PH.D САГАЙДАК АЛЕКСАНДР НИКОЛАЕВИЧ — Кандидат психологических наук, юнгианский аналитик, преподаватель, глава Ассоциации глубинной психологии «Теурунг», председатель Психолого-философского общества.
Область моих исследований — глубинная психология, и особый интерес в этом контексте представляет феномен символа. Без преувеличения можно сказать, что символ занимает в ней центральное место. Согласно юнгианскому подходу, восходящему к античному пониманию, символ — это не просто образ, а акт соединения. Само слово имеет древнегреческое происхождение и в основе своей означает «соединять, сводить воедино». Символ — это ключ к досознательному (urgrund, как назвал его Эдмунд Гуссерль), портал в область осознаваемого, переводчик, медиатор, дешифратор. Все эти определения правомерны, и каждое из них освещает ту или иную грань его природы.
И, конечно, самым популярным предметом для рассуждений в контексте символов является сон. Нередко можно услышать, что сны — это язык бессознательного, наполненный символами. Но многим бывает трудно понять, как с этим языком обращаться. Без подготовки в области глубинной психологии или хотя бы базовых знаний по семиотике, адекватно интерпретировать сновидения крайне сложно. Потому что сны оперируют как универсальными символами, так и системой личных символов — доступными для понимания лишь тому, кто их переживает. Эти индивидуальные символы укоренены в личной истории, в уникальном жизненном опыте человека, связаны с его внутренней правдой, с тем, что можно назвать аутентичностью.
Задача аналитика, работающего со сновидениями, — распознать и упорядочить эту мозаичную структуру символов. Но это не хаотичное смешение образов. Сон — это скорее пиктограмма, своего рода архаическая форма изобразительного искусства. Как на древних росписях, где сцены изображались в круговой композиции и каждое изображение было связано с другими, так и в сновидении — все элементы объединены в единую символическую систему. Интерпретировать сон — значит увидеть в нём «пектораль смысла», где всегда есть центральный элемент, ось всей конструкции — ключевой символ. Именно вокруг него группируются и обретают значение все прочие образы. Это и есть своеобразная формула толкования сновидения.
Подробнее о системе личных символов: она складывается из значимых событий прошлого, оставивших глубокий след в душе и запечатлённых в памяти. Как правило, эти события сопровождались особенными знаками — предметами, словами, действиями, — которые со временем приобрели символическое значение. Наиболее очевидный пример — влюблённость. Влюблённые создают собственный язык символов: ритуалы, ласковые прозвища, предметы, наполненные смыслом, метафоры и намёки, которые понятны только им двоим. Стоит лишь произнести слово или напомнить о символе — и в памяти моментально вспыхивает переживание, эмоция, намерение, будь то положительные или негативные.
Как практикующий психолог, я нередко слышу вопрос: может ли символ восстановить психику? Может ли он помочь человеку справиться с тяжёлыми переживаниями, исцелить душу, вернуть утраченную внутреннюю опору? Ответ на него требует вдумчивого погружения в саму природу символа и его роли в психической жизни человека.
В основе большинства психологических проблем лежит нарушение внутренней целостности — сбой в согласованном, гармоничном функционировании психики. Одним из важнейших элементов этого нарушения является расстройство связи между верхним, сознательным уровнем и глубинным досознательным слоем психики. Эта связь осуществляется, прежде всего, через символ. Символ — это своего рода мост, медиатор между этими уровнями. Когда этот процесс нарушен, когда символы перестают выполнять свою объединяющую функцию или же делают это в искажённой, деформированной форме, начинается раскол, возникает внутренний конфликт.
Подобные искажённые символы нередко можно встретить в том, что принято называть «народной мудростью» — в поговорках, устойчивых выражениях, передаваемых из поколения в поколение. Например, фраза «Бьёт — значит любит» представляет собой классический пример деформированного символа. Он не только не исцеляет, но, напротив, закрепляет разрушительные установки: страдание приравнивается к любви, подчинение — к близости, а насилие интерпретируется как проявление страсти. Такой символ не соединяет уровни сознания — он искажает их диалог, внедряя ложный, травмирующий смысл.
Возникает вопрос: возможны ли символы, которые не просто нарушают связь между слоями психики, но полностью разрушают её структуру? Это один из глубоко теоретических вопросов, с которым сталкиваются и философия, и семиотика, и глубинная психология. Действительно ли существуют разрушительные символы?
Наша позиция — в том, что символ по самой своей природе конструктивен. Конструктивен именно потому, что несёт в себе смысл. Деструктивно не наличие смысла, а его искажение, подмена или полное отсутствие. Подобно тому, как здоровье — это естественное состояние тела, в котором не требуется объяснений, так и наполненность смыслом — это норма для психики. А нарушение смысла, его повреждение — это болезненное состояние, проявляющееся в утрате внутренней опоры, в фрагментации сознания.
Ключевым здесь является понятие асимволии, о котором писал Карл Густав Юнг. Это состояние, при котором человек теряет способность ощущать смысл: символы перестают работать, или оказываются полностью блокированы. Чаще всего такое состояние связано с психологической травмой, которая и становится причиной разрыва между сознательным и бессознательным. Травма — всегда результат множества факторов, множества действующих лиц.
Следовательно, речь идёт не о разрушительных символах, а о символах повреждённых, деформированных или вытесненных. В этом контексте можно сказать: да, символ может восстановить психику. Именно через восстановление символической функции, через возвращение смысла, человек вновь обретает целостность и контакт со своим глубинным сознанием.
В продолжение о потери связи с глубинными смыслами души, в 1960-х годах в Германии сформировалось интересное философское направление — Франкфуртская школа неомарксизма. Её представители серьёзно исследовали проблему утраты человеком связи с собственной внутренней природой и культурой. Один из основателей этого течения, Герберт Маркузе, написал работу с многозначительным названием — «Одномерный человек». Вспомним школьный курс геометрии: там мы знакомились с одномерными, двумерными и трёхмерными фигурами. С позиции Франкфуртской школы человек, утративший связь с глубинами своей психики, становится существом плоским, «планиметрическим», буквально — одномерным.
Если применить эту метафору к современной психологии, то человек, в котором не работают символические механизмы, — это и есть тот самый одномерный человек. Его глубинное содержание не исчезло, оно остаётся в нём, но он не взаимодействует с ним осознанно. Между тем, в нормальном, целостном состоянии символы служат важнейшим каналом связи между сознанием и досознательным. Как подчёркивает юнгианская психология, символ чаще всего рождается именно из глубин — из досознательного. Человек не осознаёт его значение сразу, но, встретив определённый образ, ощущает внутренний отклик, импульс. Следующим шагом должно стать осмысление: что за сила пробудилась во мне? Какое желание ожило, когда я увидел этот символ?
При этом психологически и эмоционально поведение человека, утратившего контакт с символическим измерением, становится шаблонным, механистичным, зависимым от внешних социальных стимулов. Он действует не из внутреннего импульса, а реагирует на внешний стимул.
Особое место в этом контексте занимают религиозные символы. Это символы высшего порядка, поскольку они выводят человека за пределы повседневного и телесного, вовлекая в опыт трансцендентного. Независимо от того, признаём мы это или нет, духовные символы способны погружать человека в переживание соприкосновения с тем, что находится по ту сторону материального. Кроме того, раз мы начали говорить о религии, стоит добавить, что подлинный религиозный ритуал – это символ, соединяющий человека с трансцендентностью.
Если говорить о значении ритуала простым языком, то нас в жизни выручают те ритуалы, которые в своё время выявил Г. Эббингауз и обозначил, как определенные стереотипы памяти, сохраняющиеся и после периода забывания. В целом наличие того, что раньше называли психологическими автоматизмами, немного позже считали стереотипами, а на сегодняшний день называют паттернами, очень здорово облегчает жизнь человека, потому что помогает не перегружать свое внимание, когда человек действительно автоматически что-то делает. Однако ритуалы, интересующие нас в религиозном контексте – это явление более глубокого порядка.
Ритуалистика – это серьёзная дисциплина, требующая фундаментального подхода и комплексного методологического аппарата. Если за формирование реализации ритуала берутся дилетанты, которые, в сущности, делают это на уровне бихевиоризма, превращая ритуал в выработку условных рефлексов или, в лучшем случае, в суггестию, конечно, и от этого есть результат. Но трансформации и изменения внутренней сути при таком подходе не происходит; выражаясь терминологическим языком Л. Сонди, не происходит преодоления навязанных тропизмов – неких сил, диктующих человеку его судьбу.
И здесь мы должны обратить внимание на то, что ритуал может носить двоякий характер: ритуал сам может быть симулякром, то есть бессмысленной имитацией, неким знаком, за которым ничего не стоит. Но также ритуал может иметь глубокую символическую насыщенность, то есть ритуал сам может выступать символом, благодаря которому происходит соединение Эго с подлинно витальными религиозными ресурсами досознательного, наполняющими духовностью нашу личность.
Но что насчёт тех, кто не считает себя неверующим? В таких случаях мне на память всегда приходит высказывание святого Климента Александрийского: «Неверие есть вера в нечто противоположное». Отрицать в принципе наличие веры в человеке — ошибочно, ибо каждый человек наделён трансцендентным опытом. Любой из нас периодически испытывает прикосновение к чему-то трансцендентному, потустороннему, к тому, что не объясняется в терминах повседневной, физической или материальной реальности. Конечно, этот опыт крайне сложно осмыслить, но данный аспект реальности существует, отрицать его было бы не совсем разумно. Как его объяснить и самое главное, как соотнести этот трансцендентный опыт с нашими земными, социальными, экономическими и политическими устремлениями? Это один из самых дискуссионных вопросов, так как взаимоотношения духовности и общества – это тема человеческой истории, которая наполнена особым драматизмом, особой глубиной, особой содержательностью. История нам четко дала понять, что общество, лишённое духовности стремительно деградирует, оно теряет признаки человеческого, гибнет и становится добычей для других обществ, где к духовности относятся по-другому.
Когда человек говорит, что не верит в Бога, за этим часто скрывается не отрицание самой идеи Бога, а утрата веры в доброго, милосердного Творца. Вместо этого он бессознательно признаёт существование враждебного, пугающего, неведомого Бога, имя которого он даже не решается произносить — из страха. Такой человек остаётся верующим по своей природе, но его вера окрашена в тревожные, тёмные тона. И если он окружает себя символами, то чаще всего они несут в себе искажённый, разрушительный смысл.
Более того этап экзистенциального поиска присутствует в жизни каждого из нас и он неизбежен. Любой человек, осознает он это или нет, проходит через кризисы веры. Зачастую мы этого не осознаем, однако мы можем увидеть проявление кризиса веры на уровне событий, действий или отношений: развал семьи, развод, алкоголизм, авантюрное поведение, наркотики и т.п. На уровне своего сознания человеку кажется, что ему нужно радикально поменять жизнь, отказаться от прошлого, а в глубине души – душа жаждет веры. Но человек этого не понимает, более того, он не позволяет себе этого понять.
Важно также упомянуть и об искусственно создаваемых символах. Когда символ возникает по воле сознания — по заказу, так сказать, — он часто оказывается всего лишь симулякром, пустой оболочкой. Подлинный символ нельзя «сочинить». Он должен быть результатом живого диалога с фигурами бессознательного. Ведь главное предназначение символа — соединять. Символ не должен быть пустой формой: он должен раскрывать скрытые в человеке потенциалы, пробуждать внутренние ресурсы и интегрировать их в сферу сознания.
Человеческая личность может быть скрыта, может измениться, обогатиться, развиться — но она никогда не превращается во что-то абсолютно иное. Существуют устойчивые, фундаментальные структуры личности, которые не поддаются радикальному преобразованию. Без них человек потерял бы свою уникальность, утратил бы самотождественность и, в буквальном смысле, перестал бы быть собой. Но это невозможно. Даже в процессе глубокой внутренней трансформации человек остаётся самим собой — узнаваемым, единым, целостным.
На практике, когда человек начинает работать с символами, эта работа почти всегда связана с его травмами. Мы ищем те символы, которые были повреждены, деформированы, утратив свою природную силу и целостность. Чаще всего речь идёт о воспоминаниях, словах, образах и знаках, которые вызывают внутреннее напряжение, тревогу, боль. Именно с ними мы и начинаем работу — стараясь понять, какие внутренние силы активизируются через эти символы, с какими аспектами душевной жизни они связаны.
Далее начинается важнейший этап — терапевтическая работа символа. Её задача — не просто проанализировать, но и трансформировать. Символ помогает перестроить отношение к болезненному опыту, вывести человека на уровень конструктивного, целительного взаимодействия с его внутренним миром. Через этот процесс восстанавливается контакт с витальными силами личности — с её подлинной сущностью, способной к росту, гармонии и внутреннему балансу.
Символ — это мост между мирами: между сознанием и досознательным, между прошлым и будущим, между страданием и исцелением. Это не абстрактное понятие, а живой процесс, часть внутренней динамики личности. Работая с символами — особенно во сне, в искусстве, в религиозном или экзистенциальном опыте — человек получает доступ к своей внутренней правде.
Журнал «Культура и Религия», Сагайдак А.Н., “ГЛУБИННАЯ ПСИХОЛОГИЯ: ВЛИЯНИЕ СИМВОЛА,” Выпуск №8, 2025, стр. 18–25