АВТОР СТАТЬИ: Ph.D Сагайдак Александр Николаевич
Кандидат психологических наук, юнгианский аналитик, преподаватель, глава Ассоци- ации глубинной психологии «Теурунг», председатель Психолого-философского общества.
Самое достоверное, что можем сказать о Смерти – что это гарантированная неизбежность. С одной стороны, смерть как явление в какой-то степени привлекает человека, но с другой стороны, знание о смерти, а тем более, приближение к ней, всегда вызывает у человека глубокое, можно сказать, безусловное желание ее преодолеть. Поэтому, если мы рассматриваем понятие смерти не просто на психологическом уровне, а на уровне феноменологии Э.Гуссерля (уровень чистого смысла, свободный от всякой внешней вещественной обусловленности), то мы придем к пониманию того, что в действительности в вопросе смерти человека более всего беспокоит, тревожит, смущает и вместе с тем обнадеживает возможность личного бессмертия.
Всем известно, что смерть неизбежна, она настигнет каждое живое существо. Однако человек, несомненно, таит в себе надежду на продолжение жизни своей личности в какой-то иной форме существования. Некое трансцендентное измерение смерти как переход в инобытие – именно это ядро всех сомнений, всех терзаний, всех надежд, всего, что не оставляет человека в спокойствии, когда он думает о смысле жизни и смерти. В самом основании своём страх перед смертью связан со страхом не обрести личное бессмертие, не обрести продолжение жизни по завершении земного пути. Людей, которые действительно искренне не боятся встречи с Госпожой Хелой – так древние германцы и скандинавы называли повелительницу смерти — крайне мало. И те, кто действительно искренне не боятся смерти, в верованиях Востока именуются просветленными, в нашей православной традиции их называют святыми. Страх перед смертью, как бы парадоксально это ни звучало, это ненормальная норма. Ненормальная – потому что это признак уязвимости, критической уязвимости, можно сказать фатальной. А чувствовать себя настолько уязвимым – это ненормально. Но с другой стороны, страх смерти настолько тотален и всеобъемлющ, что именно такие явления с точки зрения теории вероятностей принято называть нормой.
Если мы постараемся понять, что же мы всё-таки знаем о смерти, то снова опираясь на феноменологию чистого внутреннего смысла и связанных с ним почти безусловных интуитивных ощущений, мы можем сказать: приближение к смерти и само ее ожидание воспринимается человеком как самый серьезный, самый ответственный и решительный экзамен, предельное испытание. И для подавляющего большинства людей совершенно непонятно, что на этом экзамене будут спрашивать, какое задание тебе предстоит выполнить и что ты должен уметь к тому моменту, когда подойдешь к этому рубежу.
Именно по этой причине Страх смерти – это квинтэссенция всех страхов, какие только есть для человека в его земном бытии. Избавить себя от страха смерти невозможно, но можно научиться взаимодействовать с ним. С чего мы могли бы начать? С того, что страх смерти – это чувство. Как мы знаем из психологии эмоций, всякое чувство информативно. Даже на биологическом уровне мы знаем о том, что страх – это предупреждение об угрозе. Именно с этой точки зрения стоит посмотреть на страх смерти. Если мы боимся смерти, значит это чувство, которое предупреждает нас о какой-то угрозе. И это не только, и даже не столько угроза прекращения физического существования, поскольку бессмысленно предупреждать о том, что очевидно и со временем неизбежно. Как правило, на этом этапе рассуждений большинство людей останавливаются и не хотят предполагать, о какой угрозе предупреждает их этот страх.
В наше время насчитывается уже более двухсот видов фобий и в основе всех этих фобий — танатофобия. Большинство людей до поры до времени сбегают от танатофобии, но куда? В проживание насыщенности жизни. Именно материальной, физической жизни, что в свою очередь предполагает максимум нагрузки на сенсорно-перцептивные системы организма, наши пять органов чувств.
Танатофо́бия (греч.θάνατος «смерть» + греч. φόβος «страх») — это тревога, вызванная мыслями о смерти, о прекращении существования (себя или своих близких).
Физические удовольствия, работа, общение, социальная динамика – все, что является несомненными признаками жизненной активности в физическом мире – в Мидгарде, как называется этот мир в нордической духовной традиции — помогает человеку на время заглушить страх смерти. При этом в глубине души человек достаточно ясно понимает, что это временный уход, дабы не слышать того тихого, проникновенного, холодного, чарующего голоса, который описывают люди, имеющие действительный опыт танатолатрии (междисциплинарная сфера познания, которая аккумулирует в себе фактические знания человечества о взаимодействии с post mortem).
Кстати, именно предчувствие смерти, но не как страх, а как провидение, является одним из самых интересных аспектов танатолатрии. Случаев, когда люди предчувствовали свою или чью-то смерть не просто много, а очень много. И есть такое предположение, что предчувствие собственной смерти дано каждому человеку. Что каждого человека за определенное время до его «перехода» что-то предупреждает, какие-то внутренние голоса, причем некоторые люди это ощущают достаточно явно. Некоторых сопровождают какие-то знаки, предупреждающие сны. Ещё больше случаев, когда такие знаки воспринимались кем-то из родных и близких. В работе с клиентами много раз приходилось слышать рассказы о том, что «я видел сон про моего друга/знакомого/родственника, и было явное ощущение, что этот сон предупреждающий. Я не стал говорить об этом сне, не хотел пугать человека, а через … этого человека не стало…».
В юнгианской психологии мы стараемся соотносить наиболее значимые для человека психологические процессы с архетипическими и мифологическими образами. Обращаясь к мифу мы находим, что Госпожа Хела предупреждает каждого человека о предстоящем ему странствии в Хельхейм. Исключение составляют лишь те, кому выпадает внезапная, или как её ещё называют безвременная смерть, смерть, о которой человека не предупредили и которая всегда считалась тяжелейшим наказанием, настигающем только самых закоренелых грешников, которым даже не дают возможности подготовиться к смерти.
Поиск смысла жизни в его взаимосвязи со смыслом смерти касается самой сути индивидуации. Этот термин в юнгианской психологии означает фактически то же самое, что в других психологических школах называется смыслом жизни. Только индивидуация — это смысл жизни, реализуемый в динамике, как взаимодействие сознания, досознательного и внешней реальности. И одной из основных, может быть даже самой главной составляющей индивидуации, как раз является размышление о трансцендентном, потустороннем, стремление понять и соединить в своем сознании имманентный мир, то есть земной, и мир трансцендентный, потусторонний. Если мы посмотрим на опыт древности, то увидим, что практически во всех цивилизациях смысл жизни и смысл смерти с самого рождения человека шли бок о бок. Самым ярким примером такого рода является цивилизация Древнего Египта. Особенностью этой удивительной культуры было то, что как только египтянин входил в сознательный возраст, он начинал готовиться к смерти. Египтяне не очень-то заботились о домах, в которых они жили здесь, в земной жизни. Основные их заботы и помыслы были о том доме, в котором будет находиться их душа. Естественно, эта древняя традиция в эпоху новейшего времени отошла на задний план, но такие древние архетипические сценарии просто так не уходят. Они в принципе не могут никуда уйти, потому что это фундаментальная составляющая бытия человечества. Особую ценность в этом плане для человека представляет его личный духовный опыт, духовное искание. Важно отметить, что во всех религиях мира особое внимание уделяется состоянию души человека в момент его ухода из жизни. Судьба души в потустороннем мире тесно связана с её состоянием в этот важный миг, когда земной путь подходит к концу. Все религии мира подчеркивают, что именно этот момент во многом определяет дальнейшую участь души, её путь.
Каким должно быть это состояние? Вновь обращаемся к мудрости мировых вероучений, которые единодушно указывают на важность мира в душе. Если описывать это состояние психологическим языком, то это состояние гармонии, состояние преодолённости внутренних конфликтов, травм, обид, когда преодолена душевная боль и чувство вины. У каждого человека хоть иногда в жизни бывает опыт погружения в состояние такой гармонии, который запоминается на всю жизнь. Точно также мы знаем, насколько трудно будет достичь этого состояния ещё раз, какими неодолимыми препятствиями являются внутренний хаос, страх, боль, гнев и всё остальное, что на духовном языке называется страстями.
Важно затронуть и тему клинических околосмертных переживаний, тех, в ходе которых человек в прямом смысле умирает и возвращается к жизни – разумеется, мы имеем ввиду достоверные случаи такого рода, а не фантазии, которых немало. В информационном дискурсе, посвящённом этой теме, почти всегда речь идет о восторженных, почти экстатических ощущениях, чего на самом деле нельзя сказать обо всех переживаниях такого рода. В действительности, негативные и даже устрашающие, ужасные переживания околосмертных состояний – явление не менее распространённое, чем опыт противоположного свойства. Но чаще всего те, кто пережил негативный мортальный опыт, совершенно не расположены о нем говорить. Им страшно. Я бы сказал, им настолько страшно, что они не хотят туда возвращаться даже в воспоминаниях, а не то, что говорить об этом. И даже если такие рассказы попадают в информационное поле, они не пользуются популярностью, люди не хотят читать о том, как рвется душа, как страсти терзают её, как ужас парализует волю и т.д. Одним из известных исторических примеров такого негативного опыта является смерть Вольтера. Великий философ и деятель культуры с точки зрения человеческих качеств был, мягко говоря, очень непростой личностью. Говоря прямо, как человек Вольтер отличался язвительностью, завистью, неуживчивостью, склонностью к клевете и взаимодействовать с ним было крайне сложно. Его смерть была долгой и мучительной, причём это были именно страдания души: несколько суток он умирал в ужасе, его душа не могла покинуть тело, словно застряв между двух миров. Сиделка, ухаживавшая за ним в эти дни, с трудом выдержала это тяжёлое испытание, едва находя силы оставаться с ним до конца.
Мы говорили о том, что в юнгианской психологии индивидуация – это прежде всего единство смысла жизни и смысла смерти. Как это реализуется на практике? То, как мы встретим смерть, определяется тем, как мы проживаем каждый день. Каждое утро, просыпаясь, мы встречаем новый день, новую жизнь, будущее. Осознаём мы это или нет, но каждый новый день — это шаг в подготовке к завершению нашего жизненного пути. По здравому смыслу, что такое смерть? Это квинтэссенция жизни, это итог, ответ на вопрос: «Какой я создал свою жизнь?». Поэтому каждый день нашей жизни является подготовкой к этому итогу, к этому завершению. И собственно, когда мы говорим о «переходе», о смерти как об экзамене, мы проходим этот экзамен каждый день.
В юнгианстве влечение к смерти – мортидо, – рассматривается как одно из фундаментальных влечений человеческой души. Но здесь важно понимать, что в юнгианской психологии мортидо трактуется не только и не столько как стремление к умиранию, уничтожению, превращению в ничто. В своём конструктивном измерении мортидо – это влечение к трансцендентности. Именно эта ярко выраженная трансперсональная составляющая в юнгианской психологии даёт смысл и возможности изучать мортидо как влечение к потустороннему, ирреальному, трансцендентному и помогать человеку с ним взаимодействовать.
Индивидуация как содержание человеческого бытия состоит в том, что человек прежде всего должен максимально раскрыть те потенциалы, с которыми его душа приходит в этот мир. Есть такая сакраментальная фраза «человек может всё», означающая, что в каждом человеке заложен необозримый потенциал, из которого на протяжении всей его жизни реализуется – трудно даже приблизительно сказать, сколько процентов, но как-то интуитивно ощущается, что вряд ли больше 10%. В итоге человека можно уподобить некоему скупцу, который всю свою жизнь прожил, сидя на мешках золота, при этом питался чёрствым хлебом и прелой кашей, а об этом золоте, вообще-то, даже толком и не знал. Очень ярко это описывает библейская притча о талантах, один из которых был зарыт в землю, о чём его владелец впоследствии горько пожалел.
В продолжение беседы о «зарытии своего таланта в землю» хотелось бы рассказать еще об одном важном феномене, касающемся смерти – это психологическая или личностная смерть. Вот здесь мы уже говорим о той негативной стороне мортидо, которая связана с аполло- и аутодеструкцией: тягой к разрушению окружающего мира и себя самого. Не будет преувеличением сказать – это самое страшное, что может произойти с человеком. К сожалению, такие примеры мы можем видеть часто: алкоголизм, наркомания, бродяжничество – это примеры очевидные; пассивно-обывательский образ жизни, который постепенно низводит человека до уровня органических потребностей и растительного существования – примеры менее заметные, но не менее разрушительные для человеческой души.
И совершенно противоположным состоянием является психологическая смерть как переживание трансцендентного опыта: погружение в потустороннее, различного рода трансовые состояния, которые сейчас очень широко практикуются, особенно в психологии измененных состояний сознания. В наше время есть уже огромное количество такого рода практик, преимущественно эзотерических, в том числе и с использованием различных психоактивных веществ. В таком контексте психологическая смерть – это прикосновение нашей индивидуальности к нефизическому, потустороннему измерению бытия. В юнгианской психологии это одна из центральных тем исследований. Но в отличие от других направлений трансперсонального подхода, юнгианская психология не использует для таких исследований различного рода «помощников» в виде психоактивных веществ, опираясь лишь на силы и способности самой души, её волю к самопзнанию. Человеческая душа по природе своей трансцендентна, именно через нее у нас есть возможность прикоснуться к инобытийному миру, откуда родом наша душа. Базовым методом, с которого начинается такое познание, является рефлексия. Без рефлексии самопознание невозможно в принципе. Однако возможности рефлексии в познании глубин психики можно сравнить с возможностями пловца, ныряющего на глубину без акваланга: он может погрузиться на глубину, всего лишь в пять раз превышающую его собственный рост и это будет уже рискованно для него. Чтобы нырнуть глубже и задержаться на этой глубине, необходимы специальные приспособления.
Так же и в психологии Карла Густава Юнга: для исследования глубин досознательного, выходящих за уровень нашего личного жизненного опыта, требуются особые методы. Таковыми являются проективное творчество, трансцендентная функция, спонтанное воображение, внутренний диалог, феноменологическая редукция – все они позволяют человеческому сознанию погружаться далеко за пределы того, что ему ведомо в его обычном состоянии. Эти методы необходимы для более глубокого и содержательного исследования досознательного подобно тому, как акваланг и водолазное снаряжение нужны для глубокого погружения в океан.
Применение этих методов требует гораздо более серьёзных и сложных личностных усилий, чем просто принять таблетку или выпить галлюциногенный настой. Однако результат, достигнутый с помощью таких методов, несравнимо глубже, содержательнее и устойчивее. Ведь главным результатом любых внутренних исследований является обогащение личности. Наша осознанная индивидуальность должна становиться более богатой, яркой, насыщенной, сильной и компетентной. Чем глубже и богаче твой внутренний мир, тем успешнее ты продвигаешься на пути познания. Это, кстати, и есть основной критерий, по которому можно оценить, являются ли трансцендентные поиски действительно конструктивными. Если в общении с человеком, который занимается такими поисками, ты чувствуешь, что его внутренний мир наполнен, он сам глубоко и содержательно осознаёт происходящее с ним, тогда его опыт можно считать подлинно конструктивным. Но если сознание человека «увязло» в неких узких сверхценных идеях, или сосредоточено лишь на экстатических переживаниях без поисков смысла, конструктивность таких трансцендентных исследований весьма сомнительна.
Резюмируя нашу беседу, мы можем сказать, что Смерть – неотъемлемая часть жизни и мы сталкиваемся с ней постоянно. Законы возрастного развития таковы, что чем старше становится человек, тем больше у него опыта соприкосновений со смертью. Одной из особенностей кризиса среднего возраста является появление серьёзного мортального опыта. В этот период человеку уже приходится хоронить кого-то из ближнего семейного круга. Это неизбежно заставляет его столкнуться со смертью лицом к лицу, поскольку само участие в похоронном ритуале погружает человека в атмосферу мортидо. Чаще всего даже не зная смысла этих ритуалов, человек на уровне бессознательной интуиции ощущает их важность – и для ушедшего, и для себя. Этот опыт необходимо как-то осмыслить. Похороны всегда являются стрессом и после того, как тело предано земле, человек ещё несколько дней, а иногда и недель, находится в состоянии ошеломления. А потом наступает момент, когда нужно задуматься: что это было? Какой смысл это несёт для меня? И как мне с этим жить дальше?
К сожалению, большинство людей избегают этого осмысления, стараясь вытеснить мысли о смерти и не вспоминать об этом опыте. Хотя они прекрасно понимают, что рано или поздно им снова придётся кого-то хоронить. И что тогда? Останешься ли ты таким же беспомощным, и вновь будешь стоять у гроба в ужасе и недоумении? Чем старше становится человек, тем чаще он сталкивается с утратами и тем настойчивее, если говорить языком нордических мифов, Госпожа Хела напоминает ему о своём присутствии и своём Царстве. Её мир гораздо ближе к нашему земному, чем мы позволяем себе это понять. И это требует от нас компетентности и ответственности – прежде всего перед нашей собственной жизнью, жизнью нашей души.