ЧИТАТЬ ПРЕДЫДУЩИЕ ЧАСТИ
«Когда страдания достигают пика, Избавление совсем близко.»
Из легенд старой Англии
1558 год.
Утром на горизонте возник скалистый берег. Корабль, подгоняемый залпом испанских орудий, несся прямо на скалы. За ночь штормовые волны разрушили корпус, а ядра противника снесли почти все мачты.
«Полундра! Скалы!» — крикнул смотрящий.Забили в судовой колокол.
«Дзынь, дзынь…» — пронзительные, ритмичные удары, низкие и громкие, предостерегали об опасности.Все звуки слились в единый монотонный гул, вибрацию которого можно было почувствовать каждой клеточкой тела.
Заключенный в тюрьме Плимута дернулся во сне, и, не открывая глаз, из положения лежа на «постели» очутился сидя. Постелью служили связки гнилой соломы на земляном влажном полу. Происхождение такой постели связывали с трехликой кельтской богиней целительницей и плодородия — Бригитт. Заключенный пнул миску со скудной пищей из хлеба, взял кружку воды и сделал большой глоток.
— По ком звонит колокол? – пронеслось в голове, — и переведут ли меня сегодня в тюремный корабль?
Капитан «Джудит» Фрэнсис Дрейк временно находился в городской тюрьме для должников, известной как «долговая яма», в ожидании суда по обвинению в дезертирстве. Сегодня его должны были перевести на тюремный корабль. Хокинс, прибывший в Плимут с задержкой в шесть дней, в своем предварительном отчете написал: ««Джудит» бросила нас в нашем несчастье». Теперь Адмиралтейство должно было провести расследование.
Тюрьма располагалась под дворцовой набережной и выходила своими маленькими окнами с железными решетками на городскую площадь. Помещения тюрьмы были низкими, тесными, лишенными достаточного воздуха и света.
Перезвон колоколов продолжался, и Фрэнсис подошел к окну, чтобы посмотреть на улицу. Из соседнего окна виднелись вытянутые руки, а ноющий голос просил милостыню у прохожих.»Подайте, ради Бога! На погашение долгов. Будьте милосердны,» — молил несчастный обитатель, обращаясь к проходящим мимо окон людям.
По площади вели двух преступников к виселице, и они ни на секунду не сомневались, по ком звонит колокол.
Один из них видно был слабохарактерный – стенал и плакал, второй – с более крепкими нервами.
«Эй, зануда, замолчи. И без твоего писка тоскливо. Эй, мистер звонарь, даю тебе шиллинг, сгоняй за пинтой,» — старался вести себя раскрепощенно тот, что с покрепче нервами.
До перекрестка, где располагалась виселица, оставалось недалеко, и чтобы дорога не была скучной, по древнему обычаю смертников угощали вином. Не все горожане одобряли эту традицию, так как случались моменты, когда висельники буквально выпадали из телеги и весело гоготали в свой смертный час. Вместо осознания вины и чистосердечного раскаяния! После полуночи перед казнью приговоренных будил звонарь, который зачитывал им душеспасительные речи. С утра смертников доставляли в часовню, где с них снимали кандалы, но руки связывали веревкой спереди, чтобы они могли молиться и слушать проповедь. И вот уже они идут вдоль улицы, где собрались зеваки, а у виселицы яблоку негде упасть. Знатные дамы и господа подъезжали на каретах, в то время как люди попроще шли пешком или сидели на подмостках. На телеге, под виселицей преступникам накидывали петлю на шею, они еще раз слушали молитвы и по желанию произносили краткую покаянную или прощальную речь. Как только телега тронулась с места, петля затянулась на шее, и приговоренный, болтаясь какое-то время, умирал от удушья. Тот, кто был слабохарактерным, упал в обморок прямо в телеге, так и не успев попрощаться и попросить прощения за свои грехи. Второй принял свою участь молча и отказался от права последней речи. И тут женщины из толпы начали хватать висельников за руки, тереться о них щеками в попытках излечения прыщей. Кто-то поднес младенца с кожной сыпью, надеясь, что «смертный пот» исцелит его язвы.
«Что ждет меня?» — подумал Фрэнсис. «Плаха или виселица?». Дезертирство считалось тяжким преступлением, за которое обычно казнили.
Плаха была предназначена для господ, а виселица — для простых людей. Фрэнсис Дрейк не был дворянином, но он был капитаном судна флотилии ее Величества.
«А это уже Адмиралтейству решать, что и как», — размышлял он, — «лучше бы подняли на тюремный корабль. Ожидание смерти — хуже самой смерти».
Наказания за незначительные уголовные преступления принимали форму жестоких массовых развлечений. Столбы позора, клеймение, порка, стул для окунания в воду, колодки, железные намордники – вот лишь несколько из тех мучений, которые грозили преступникам. В то же время, за более серьезные преступления ожидала каторжная работа или смертная казнь. Сама казнь могла приобретать различные формы в зависимости от обстоятельств и общественного положения преступника.
Для низших слоев общества казнь чаще всего приходила через повешение или четвертование, когда тело преступника разрывалось на части. Аристократия предпочитала более эстетичные методы: отсечение головы или сожжение на костре. Такие жестокие наказания служили напоминанием о власти закона и ужасающим примером для всех, кто собирался преступать.
История запомнила и случаи, когда наказания приобретали необычные формы. Одним из таких случаев стало наказание, которое прозвали «варево в котле». Это наказание было учреждено самим королем Генрихом VIII в 1531 году специально для повара епископа. Его обвинили в том, что он отравил пищу, из-за которой отравились члены семьи и слуги. В результате приговора повара пустили в котел с кипящим бульоном.
Однако, через шестнадцать лет после этого события, милосердный Эдуард VI отменил этот жестокий указ. Колодки были одним из распространенных методов наказания за различные проступки, такие как воровство, пьянство, бродяжничество, избиение жен или участие в азартных играх. Даже слугам могли надеть колодки, если они ослушались своих хозяев или нарушили заповедь о субботе.
Этот метод наказания был считаем плебейским, не приличным для джентльменов. Однако, прохожие, поддерживая наказание, с удовольствием кидали гнилые овощи или камни в обвиняемого, понимая, что тот не сможет догнать и дать отпор. Это было своеобразным проявлением солидарности и поддержки справедливости.
«Позорный столб», как наказание, отличался от колодок только тем, что осужденный стоял, а не сидел. Руки и голова заковывались в отверстия, а в спину и другие открытые части тела виновного также летели метательные предметы. Это было демонстративным показом общественного осуждения и позора, выставление человека на всеобщее порицание.
Стул для окунания в воду, чаще всего применявшийся в отношении женщин, служил для остужения чересчур разгоряченных голов. Наказанных не задерживали под водой надолго. Также существовало другое наказание для тех, кто не мог сдержать свой язык — железный намордник.
Публичная порка была обычным зрелищем в городе. Чаще всего она применялась за бродяжничество, проституцию и воровство. Осужденного пороли на позорном столбе или на телеге. Это зрелище могло продолжаться несколько часов.
«Чтобы угостить бедняжку Бетти плетью девятихвосткой, палачу заплатили лишь 3 шиллинга», — шептались мужчины в толпе зевак.
«Это в два-три раза меньше, чем за мужчину. Интересно, почему палач оценил свою работу дешевле?».
«Может, ему просто приятнее проводить время в женском обществе, чем среди мужчин», — ответила какая-то женщина из толпы.
С каторжными работами было совсем иначе. Их назначали за целый ворох преступлений: участие в бунтах, похищение, грабежи, шпионаж, злостное нарушение законов охоты, даже попытки изнасилования. Впрочем, список можно было бы продолжать долго. Польза от такой работы была мизерной, если не считать редких исключений. Этот бесполезный труд изматывал не только тело, но и душу. Для многих она становилась просто наказанием ради наказания, целью в себе, а не средством к исправлению.
Сожжение на костре происходило часто на площадях. Приговоренного усаживали на стул на эшафоте и привязывали к шесту удавкой за горло. Хворост у основания шеста поджигали.Сжигали не только ведьм и еретиков, но и фальшивомонетчиц, а также женщин, убивших своих мужей (считалось «малой» изменой).
Господ посолиднее казнили на плахе при помощи топора. Для каждой казни приносили новую деревянную колоду, на которую приговоренные клали голову. Если хотели унизить достаточно, то плаху делали низкой и таким образом приговоренный лежал ничком на погосте. Желающих посмотреть на зрелище было предостаточно, люд взбирался на крыши домов, матросы висли на мачтах подплывших кораблей.
Отрубленные головы, в качестве устрашающего примера, выставляли на пиках в самых заметных местах города. Приговоренные щедро оплачивали палача, требуя точности и скорости исполнения приговора. Они обращались к палачу с улыбкой, стараясь успокоить его и предотвратить любое колебание в руке. Однажды государственный деятель, приговоренный за измену, ободрил своего исполнителя: «Твоя репутация важна, дружище. Держи руку твердо, и пусть мой конец будет быстрым и чистым».
За государственную измену и покушение на жизнь монарха применяли четвертование, потрошение и отсечение головы. В процессе перемещения к эшафоту любой из толпы мог высказать свое презрение к преступнику и бросить в него камень. После казни части его тела вешали на видных местах города и на городских воротах, чтобы другим не пришло в голову преступать закон.
Из-за такого большого количества казней и наказаний длительное заключение в тюрьме не требовалось. Заключенные оставались там только до вынесения судебного решения по делу или до тех пор, пока должники не выплатят свои долги, как самостоятельно, так и при помощи поручителя.
«Театрализация страдания», — размышлял Дрейк, — «вот что заставляет эту толпу мертвецов оживать. Они голодают не только физически, но и эмоционально от скуки, они нуждаются в зрелищах, в драматической концовке. Эта формула работала в прошлом, работает сейчас и будет работать в будущем. Толпа привыкла к символам, она их обожает, и они контролируют ее. Она поглощает все вокруг, лишь бы это было зрелищным. И если дать ей что-то полезное, она превратит это в бессмысленное зрелище, во всеобщий гипноз».За стеной послышались шаги и лязг оружия, ключ тяжело вошел в замочную скважину, дверь со скрипом отворилась, и появились двое тюремных надсмотрщиков.
— Капитан Дрейк, на выход! – произнес один из них.
— Наконец то, не подобает корсару ее Величества Королевы находится в «долговой яме». Вам сухопутным, рыбу не понять, — процедил сквозь зубы Фрэнсис.
Закованного в кандалы, надсмотрщики вывели капитана в коридор и повели вдоль камер.В углу одной из камер тускло светила маленькая лампа, выделяя угрюмые тени. Трое парней сидели за старым столом, изготовленным из скрипящей доски, играя в карты. Шум и смех наполняли душную камеру, смешиваясь с запахом пота и табачного дыма, который тянулся откуда-то из-под двери и сквозь щели в стенах.
В углу, у самой стены, на грязной койке, сидел другой заключенный. Он наклонился над старой, покрытой пятнами исписанной бумагой, сверкающей в тусклом свете. Видимо, он что-то писал – жалобу, или, быть может, стихи той даме, чьи глаза никогда их не увидят и чье сердце не тронет.Во второй камере сидели богатые купцы, устраиваясь на удобных скамьях, играя в кости и беседуя со своими женами, которые стояли в коридоре вместе со свитой слуг. Роскошные одежды, блеск ювелирных украшений – всё это отличало их от обычных заключенных.
А из третьей, одиночной камеры выносили тело повешенного еврея.
«Лишенный свободы за долги, видимо. Нечем расплачиваться», – сделал экспертное заключение один из надсмотрщиков, промышляя печальными выводами о судьбе заключенных.
В следующей камере можно было увидеть семью с целой оравой детей, устраивавших на полу убогую «постель богини Бригитты», чтобы уложить самых маленьких. Жена подошла к окну и трижды повторила: «Бригитта, заходи! Твоя постель готова.»
Среди темного моря насилия и тоскливых видов тюремных коридоров, юмор всегда находил свой путь. Ведь сарказм — это высший пик.
Заглянув в камеру, где расположилась семья, один из надзирателей вспомнил анекдот.
— Ты женат? — спросил один джентльмен у другого.
— Было у меня четыре жены, — отвечает второй, — да все четыре повесились на яблоне в моем саду.
— Господом молю, дай мне хоть один побег этого чудесного дерева! — ржет первый.
Смех надзирателя зазвучал по коридору, как будто хотел он сказать: «Если хочешь кратковременного счастья — женись, счастья на месяц – зарежь свинью, но если хочешь истинного счастья — посади свой сад, который даст такие чудесные деревья».
Фрэнсис неспешно шагал под присмотром конвоя, направляясь во внутренний двор тюрьмы. Перед ним тянулся длинный ряд обветшалых строений, выстроенных спина к спине в казарменном стиле. Узкий двор был окружен высокой стеной, увенчанной решеткой с железными остриями.
Тюрьма была разделена на различные корпуса, в зависимости от социального статуса и тяжести преступления. Здесь были и одиночные камеры — для особо опасных заключенных или для зажиточных господ, которые платили за привилегию уединения и кающегося воздыхания. Некоторым, вроде беременных преступниц, удавалось отсрочить казнь или даже избежать ее.
Жизнь в тесноте и грязи — вот реальность заключения, но атмосфера была насыщена живостью и огоньком.
Фрэнсиса перевели в плавучую тюрьму, где его уже ожидали представители Адмиралтейства.
Списанный со службы обветшалый деревянный корабль был бесполезен для морских плаваний, но нашел новое применение как тюремное сооружение. Двухпалубный парусник был переделан в бараки и камеры для заключенных. Порты, ранее предназначенные для пушек, были закрыты решетками, а кормовые каюты запечатаны надежно. На верхней палубе разместили помещение для охраны, и отдельно для допросов и расследований.
По возвращении в Англию генерал Хокинс столкнулся с бурей негодования со стороны Адмиралтейства и общественного порицания. Его открыто обвиняли в потере большей части судов экспедиции. Только выполнение основной задачи — пополнение казны королевства — спасало его положение. Барк «Джудит» доставил такое изобилие ценного груза и денег, что хватило для вознаграждения членов команды и покрытия расходов на подготовку и снаряжение экспедиции. Однако остался нерешенным вопрос: подозрительные действия капитана Дрейка при выходе из гавани Веракруса. Адмиралтейство настаивало на дезертирстве, хотя генерал Хокинс сначала сомневался. И все — таки в окончательном отчете об экспедиции он не написал ни слова о том, что было в предварительном. Не было слов о том, что ««Джудит» бросил нас в нашем несчастье…»
Чтобы исправить положение и изменить негативное общественное мнение, генерал Хокинс, заручившись поддержкой Адмиралтейства, лично инициировал следственные действия и потребовал проведения суда. Раз этот инцидент стал достоянием общественности, то и разрешать его пришлось публично. Возглавлял Адмиралтейство Верховный лорд-адмирал, чья власть исходила непосредственно от королевы. Ее Величество написала: «Я понимаю, как много зависит от сохранения надлежащей дисциплины во флоте и как важно разобраться в надлежащем выполнении долга».
Во главе военно-морского совета стоял лейтенант Адмиралтейства, который был помощником Верховного лорда-адмирала и председательствующим по делу Дрейка. Фрэнсису предъявили обвинения по нескольким пунктам: не дождался корабль «Миньон» на выходе из гавани города Веракрус; не попытался встретиться с «Миньоном» в открытых водах и ушел в неизвестном направлении; большую часть сражения в гавани держался в стороне от боя; не поддержал огнем последний уцелевший корабль экспедиции.
Генерал Хокинс прибыл на расследование Адмиралтейства по делу капитана Дрейка, не столько как свидетель, сколько чтобы еще раз удостовериться, что никакого предательства со стороны его ученика не было. В результате первого слушания выяснилось, что большую часть сражения «Джудит» держался в стороне от боя по причине погрузки ценных вещей, денег и провианта на судно по приказу самого Хокинса. Капитан Дрейк принял корректирующее решение не вмешиваться в бой, чтобы не привлекать к себе внимание и избежать риска быть потопленным. Соответственно, ни о какой огневой поддержке и сближении с кораблями противника не шло и речи. Прогнозируя дальнейшее развитие событий, капитан понимал, что поступить иначе значило бы подвергнуть опасности выполнение поставленной задачи и весь замысел экспедиции.
Генерал Хокинс подтвердил свой отданный приказ ожидать на выходе из гавани, и теперь оставалось выяснить первые два пункта обвинений. В течение трех месяцев расследование было завершено, а совет принял во внимание следующие факты: «Миньон» оказался переполнен людьми по решению самого Хокинса; англичане находились во вражеских водах, поэтому решение надо было принимать быстро; эвакуация с тонущих кораблей происходила в спешке под огнем противника; сигнальная связь усложнена погодными условиями; пущенные два испанских брандера способствовали увеличению расхождения между кораблями; точность определения координат судна усложнена, особенно это касалось определения долготы; ночной шторм и дрейфование усложнили ориентирование и сделали невозможным управление судном; незажженные сигнальные огни, в целях безопасности от преследования, усложнили ориентирование; Хокинс два дня укрывался на островке Сакрифисиос, чтобы переждать шквалы, что увеличило отрыв между кораблями; разваливающийся на части «Миньон», прежде чем прийти в Плимут, на свой страх и риск, зашел в испанскую бухту Виго для ремонта корабля и закупки продовольствия для голодающей команды; Дрейк, не имея никакого согласованного с Хокинсом плана действий в силу вышеперечисленного, решил добираться до Англии самостоятельно.
И все-таки основная цель, благополучная доставка ценных грузов и денег в Англию, была выполнена. А добыча оказалась настолько огромной и ценной, что все акционеры экспедиции получили очень приличные дивиденды, даже несмотря на гибель трех английских кораблей – экспедиция была в прибыли. Не забыли о семьях погибших моряков и оставленных в Испании.Обвинения в дезертирстве не были доказаны, и суд единогласно «почетно» оправдал подсудимого капитана Дрейка.
— Дорогой мой друг, вы держали и вели себя как благородный человек и заслуживаете всяческого уважения, — выдал похвалу Джон Хокинс, обнимая Фрэнсиса.
— А я в свою очередь, — подхватил Фрэнсис с лукавой улыбкой, — обещаю прислать вам в подарок несколько уродливых борзых, которые могут даже поймать зайца, если застанут его спящим, и которые будут ходить за вами вразвалочку, ибо мы хорошо знаем, как вы любите ленивых собак, — не упустил возможности пошутить Дрейк над Джоном за все подкинутые испытания.
Видно было, что между ними сохранились прекрасные товарищеские отношения. Они обменялись крепким рукопожатием, напоминая себе и окружающим, что их дружба закалялась в бурях и сражениях, а теперь, даже после всех перипетий, осталась непоколебимой.
Хокинсу был пожалован дворянский титул на торжественном приеме у самой королевы, а чуть позже он стал уважаемым членом Адмиралтейства. Дрейк, благодаря своей смелости и находчивости, приобрел славу одного из самых искусных капитанов своего времени и вошел в круг приближенных к королеве Елизавете I. Его имя стало символом отваги и стратегического гения, а его подвиги прославлялись по всей Англии, вдохновляя будущие поколения мореплавателей и авантюристов.
Желая отыграться за поражение в гавани Веракрус, Дрейк дал себе слово, что отомстит и возьмет у испанской короны с лихвой всё, что ему причитается. Он понял, что нужно менять стратегию морского боя: скорость и маневренность должны стать его козырной картой. И он знал, кто ему поможет — венецианские мастера-корабелы, которые ставили на маневренность своего флота, и венецианские инструктора.
У венецианского флота можно было взять на вооружение методику подготовки и тренировки команды. На древних доках, где морской бриз смешивался с запахом смолы и морской пены, тренировался элитный отряд Венецианского флота. Капитаны их судов знали: хорошо подготовленная команда — залог победы в водных сражениях, где каждая маневренность и ловкость могли решить исход битвы. Поэтому каждый моряк, вступивший на борт военного галеона, подвергался строгой учебе и тренировкам.
Гонки и регаты были неотъемлемой частью программы подготовки. На широких водах Адриатического моря сражались не только суда, но и умения их экипажей. Под звуки боевого рога команды мчались на своих судах, умело управляя парусами и веслами, стремясь победить в гонках, словно это была схватка на поле боя.Водные игры и состязания добавляли элементы силы и ловкости в обучение. Водное поло развивало координацию и выносливость, а борьба в воде укрепляла мужество и выносливость моряков.
На берегу, у самых ворот города, моряки соревновались в фехтовании на мечах и метании копий. Их мастерство с оружием на суше было так же важно, как и на воде, ведь в бою приходилось сражаться не только на палубах кораблей, но и на узких улочках поселений.
Так, каждый день, молодые и опытные моряки оттачивали свои навыки, готовясь к тому дню, когда позовет война, и Венеция вновь будет нуждаться в своих защитниках на море.
В затхлой обители Адмиралтейства витал душный воздух, смешанный с запахом морской соли и старого пергамента. Дрейк, сидя за массивным дубовым столом, чувствовал, как тяжелый взгляд заместителя адмирала Хокинса лежит на нем словно неотступный призрак.
Он поднял свой взгляд на них, и в этом мрачном зале он видел лишь бесконечные ряды замшелых книг, пыльные карты и тени, окутавшие лица членов Адмиралтейства, словно предвестие бурь на море.
Дрейк знал, что в этом месте преимущество Хокинса было бы более чем кстати. Его имя в этих стенах вызывало трепет, и протекция этого могущественного человека могла открыть перед Дрейком множество дверей.
Но Дрейк не собирался довольствоваться только протекцией. Он был здесь, чтобы продемонстрировать свой план, чтобы убедить великих стратегов в правильности своих идей.
Его слова заполняли зал, отражаясь от стен и наполняя пространство силой его убеждения. Он описывал преимущества новой тактики, воспринятые из опыта венецианских моряков, и перечислял выгоды, которые могла получить Англия, следуя этому пути. В его воображении уже вырисовывались образы: английские корабли, быстрые и маневренные, вступающие в сражение с испанскими галеонами. Он видел, как экипажи, подготовленные и настроенные на победу, с ловкостью и силой сражаются на пучине.
Каждое слово, каждая фраза, каждый жест Дрейка были пропитаны уверенностью и решимостью. Он знал, что ставки высоки, что перемены неизбежны, и что именно его план способен привести Англию к победе.
На лицах членов Адмиралтейства отражались размышления, сомнения, но и что-то еще – возможно, искорка согласия, зажженная словами Дрейка.
Он смотрел на них, не отводя взгляда, не давая ни малейшего признака сомнения. В его глазах горел огонь решимости, его душа была наполнена стремлением к победе. И тогда, в этом моменте напряжения, Дрейк понял – у него есть цель, у него есть знания, у него есть союзники. И теперь, остается только одно – воплотить свой план в жизнь и заставить мир трепетать перед именем Фрэнсиса Дрейка.
Уважаемые господа члены Адмиралтейства, позвольте мне представить вам предварительный доклад о структуре и тактике испанской эскадры, которую мы имеем честь встречать в наших водах.
Испанская эскадра, как известно, состоит из высокобортных судов, в основном галеонов. Хочу обратить ваше внимание на особенности их конструкции. От киля к грузовой ватерлинии они имеют значительный развал, а к верхней палубе – завал. Это необычное расположение узлов и бортовых обшивок создает несколько интересных эффектов.
Во-первых, усложняется перемещение с вражеского судна на судно испанцев во время абордажа. Во-вторых, сила удара волн о борт распределяется таким образом, что корпус не подвергается ее прямому удару, что увеличивает его прочность. И, наконец, общая грузоподъемность судна становится значительно выше. Над главной палубой, и под ней, установлены от 50 до 80 орудий, размещенных по бортам и стреляющих через порты. Массивные башни на корме, чуть менее высокий полубак в носовой части, удлиненный форштевень и пушечная палуба делают эти суда похожими на плавучие крепости, идеально приспособленные для абордажных боев. Важно отметить, что все корабли испанской эскадры расцвечены флагами, что говорит о их гордом и непреклонном характере. Касаясь тактики, следует упомянуть, что во времена правления короля Испании Филиппа II практиковалась система конвоев между Испанией и Новым Светом для защиты перевозимых сокровищ. Испанская военная доктрина подразумевает предпочтение абордажному бою, часто предшествующему залпу в упор, вместо длительной артиллерийской дуэли. Испанская пехота, напомню, одна из лучших в Европе, врывается на палубы противников прямо из клубов порохового дыма, что позволяет избежать необходимости перезаряжать пушки. Таким образом, артиллерия на кораблях испанской эскадры используется в основном как средство поддержки абордажного боя.
В заключение, уважаемые господа, прошу тщательно взвесить все аспекты нашей стратегии в свете этой информации, чтобы наши силы были подготовлены к противостоянию испанской эскадре.
«Корабли надо реконструировать,» — убеждал Дрейк Хокинса, его голос пронзал мрачную обстановку комнаты собрания.
«Английские галеоны, господа, наша гордость, но они ниже в общем, по сравнению с испанскими. Надо значительно еще занизить кормовую надстройку и уменьшить высоту борта,» — идеи сыпались из него как с «рога изобилия», неугасимый огонь в его глазах свидетельствовал о решимости.
«Нет смысла ввязываться в абордажный бой, нужна тактика дальнего боя! Пусть мы будем уступать в количестве артиллерии, но выиграем в скорости и маневренности. Из артиллерии нужны только дальнобойные пушки!»
«И ‘осиный рой’, и ‘осиный рой’,» — преисполненный эмоциями, он поднял палец вверх, словно призывая к смелым решениям, готовящим круглый стол к великим переменам.
Речь шла о тактике морского боя, когда маломерные суда в большом количестве подплывали на дистанцию выстрела, производя обстрел неприятеля, а затем уходили на недоступную дистанцию для артиллерии противника, используя свое преимущество в скорости и маневренности. Этот цикл повторялся до тех пор, пока противник не переставал сопротивляться, после чего судно брали на абордаж.
«Я скорее приверженец тактики «осиного роя», чем дальнего боя,» — высказал свое мнение Хокинс. «При таком раскладе мы не потопим вражеское судно, а с ним и ценную добычу. А что еще надо для капера? Хе–Хе. Но что об этом думают в Адмиралтействе – посмотрим!?»
И добавил, повернувшись к своему товарищу: «И подумай о формировании команды для новой экспедиции. Нас ждут великие дела! С важным заданием от Ее Величества.
«Мэри… В её имени было что-то неземное, словно отголосок сиреневых закатов, пленяющих сердце моряка. В её глазах таились загадки бездны, а в улыбке – обещание приключений, что привлекло Фрэнсиса, как магнит.
Как только в вашей жизни появляется женщина, может произойти все что угодно, от хорошего до плохого, но точно, чего не избежать – изменений. От добрых ветров, которые уносят на крыльях счастья, до бурь, что разбивают на куски самые крепкие корабли.
Мэри была простой, скромной девушкой, дочерью моряка. Она была хозяйкой по дому, строящей свой мир из домашнего уюта и добрых слов. Такая она запомнилась Фрэнсису, когда встреча их судеб переплела нити судьбы.
Разница в возрасте между ними была восемь лет. Фрэнсису было 25 лет, а его невесте – всего 17. Но перед глазами молодого капитана мерцала не возрастная разница, а море возможностей, которые они вместе могли покорить.
Так началась новая глава их жизни, наполненная приключениями, страстью и верой в силу любви, способной перенести даже самые бурные волны судьбы.
В мире, где мужчины мерялись своими достижениями, женщины находили свою идентичность не столько в своей профессиональной деятельности, сколько в семейном положении. Для них роль определялась не карьерным ростом, а статусом в семье.
Девушки зависели от отца или отчима, чья воля являлась для них законом. Жены, в свою очередь, оказывались в полной зависимости от своих мужей, которые не только обеспечивали их материально, но и имели контроль над их жизнью. Все, что происходило в их мире, требовало согласия супруга.
Монахини, в свою очередь, подчинялись монастырю, становясь, по сути, невестами Христа. Их жизнь и деятельность в полной мере зависели от правил обители, которые они принимали как свои.
Положение вдов определялось общественным статусом их крайнего мужа. Они оставались под властью его рода, и их судьба была часто определена влиятельностью и состоянием его семьи.
Таким образом, в средневековом обществе, где мужчины часто являлись главными деятелями и обладателями власти, женщины находили свою идентичность и статус в семейном контексте, подчиняясь законам и обычаям, управляющим семейными отношениями и общественными нормами.
И, пожалуй, только старые девы оставались более-менее «свободными» в выборе своей судьбы. Родители, стремясь облегчить себе бремя обеспечения дочерей, старались выдать их замуж еще в раннем возрасте. Для них брак становился своего рода спасательным кругом, избавляющим от забот о будущем девушки.
В других случаях согласие родителей на брак играло важную роль, хотя и не всегда было обязательным. Достаточно было добровольного устного согласия невесты и подтверждения брака словами «я согласна», а также символического подарка со стороны жениха. Однако если это был брак не среди аристократии, то церемония обычно проходила без излишеств и помпезностей.
Одним из жестких социальных правил того времени было практически полное отсутствие возможности для брака между представителями разных социальных слоев. Общество строго следило за сохранением своих границ и не допускало смешения сословий. В таком контексте англичане говорили о трех «сословиях, созданных Богом»: сражающиеся, молящиеся и возделывающие землю, которые определяли социальный порядок и иерархию в обществе.
Аристократы — это те, кто считается элитой общества, «те, кто сражается». Они не только защищают свои владения и интересы, но и являются символом мощи и влияния. Это король и его приближенные, состоящие из лордов (герцогов, графов, баронов), рыцарей, эксвайров и джентльменов. Их обязанностью является защита «тех, кто молится» — духовенства и церкви, и «тех, кто возделывает землю» — крестьян и землевладельцев. Они участвуют в войнах, завоевывают новые земли и колонизируют дальние территории, что подчеркивает их роль в формировании истории и государственного устройства.
Духовенство, или «те, кто молится», играет важную роль в обществе, спасая души воинов и земледельцев, оберегая их от духовных опасностей и направляя на путь благочестия. Оно делится на две основные категории: белое духовенство, представленное церковными священнослужителями, и черное духовенство, включающее монашеские ордена. Каждая из этих групп выполняет свои особые функции в деле спасения душ и служения вере.
«Те, кто возделывает землю», занимаются тяжелым трудом, кормя аристократию и духовенство своими продуктами. Их труд приносит общественное благо, и они расплачиваются за это своим трудом, рентами и десятинами. Позднее, это понятие расширяется и включает работающих горожан и селян, которые участвуют в создании материального благосостояния общества.
Таким образом, все сословия вносят свой вклад в общественное благо, каждое выполняя свою специфическую функцию. Они существуют в рамках определенных правил и обязанностей, призванных поддерживать порядок и гармонию в обществе. Те, кто не принадлежит к какому-либо из сословий, остаются вне этой социальной структуры, лишенные ее преимуществ и обязанностей.Фрэнсису не пришлось вступать в жестокие схватки за сердце Мэри, не пришлось бросаться в бурные волны страсти, чтобы завоевать ее внимание. Вместо этого, между ними возникло что-то более нежное и глубокое, что нельзя было описать словами, но что они оба чувствовали в каждом мгновении своего взаимодействия.
Их союз был не просто романтическим, но и рациональным, основанным на взаимовыгодных и справедливых условиях, приемлемых для обеих сторон. Фрэнсис должен был стать добытчиком и защитником, обеспечивая своей семье безопасность и достаток, а Мэри в свою очередь должна была создать крепкий домашний тыл, ведя хозяйство, творя уют и заботясь о детях.
«Мэри мне очень нравится, но я не влюблен в нее,» — признался как-то Дрейк Хокинсу.
«А она в вас очень влюблена, но нравитесь вы ей меньше. Так что вы составите прекрасную пару,» — ответил Хокинс с улыбкой, в его голосе звучала надежда и уверенность в том, что любовь может быть найдена не только в пылком влечении, но и в глубоком уважении и понимании друг друга.
У дверей старой церкви, лишённой церковных служителей и привычной атрибутики, Фрэнсис остановился, взяв Мэри за руку. Их взгляды встретились, и в тот момент время словно замерло.
«Мэри,» — начал он, голос его был тих и серьёзен, — «стань моей женой.»Мэри улыбнулась, её глаза блестели от еле сдерживаемых эмоций. Она кивнула, и её ответ прозвучал просто и искренне: «Я согласна.»Их руки сжались крепче, и в этом простом обмене обещаниями было больше силы и значимости, чем в самых пышных церемониях.
Наступил период великих свершений. После подавления ирландского восстания Дрейк был вызван к королеве Елизавете. Стоя в великолепном зале, окружённый роскошью и величием двора, он чувствовал, как будущее, словно корабль на горизонте, приближается к нему.
С глубокой решимостью и уверенностью Дрейк был готов представить свой дерзкий план набега и опустошения западных берегов Южной Америки. Он готов был описать каждую деталь, каждую стратегию, расчеты и ожидания. Его глаза горели энтузиазмом, когда он размышлял о возможности захватить несметные богатства испанцев и нанести им серьёзный удар.
«Пришел в дом — не приноси ничего опасного», — повторил про себя Дрейк правило манер и вежливости, отдавая привратнику Ее Величества свой меч. Оружие, с полукруглой петлей и прямым крестом на рукояти, символизировало его готовность к бою, но сейчас оно было ненужным в мирной обстановке королевского двора. Сдав меч, он шагнул внутрь, осознавая важность предстоящей аудиенции с королевой Елизаветой.
Фрэнсиса провели в большой приёмный зал дворца, где стены украшали полотнища с изображениями английского герба и розы Тюдоров. В зале было довольно людно и шумно: аристократы, высокопоставленные сановники и придворные обсуждали свои дела. Тайный Совет не предполагал присутствия посторонних, так что здесь находились самые приближённые представители аристократии.Внезапно шум стих, и все присутствующие склонили головы в знак почтения. Впереди шествовала королева Елизавета Тюдор, за ней следовали придворные дамы, медик и другие члены свиты. Издалека это зрелище напоминало произведение искусства: пышное платье, богато украшенное и поразительное по своим размерам, рыжий парик, украшенный перстнями и жемчугами, атласные башмачки и толстый слой белил и пудры на лице королевы.
Когда Фрэнсис подошёл ближе, он обратил внимание на её завораживающий, хитрый взгляд и длинный, острый нос – типичный тюдоровский профиль. Величественная и внушающая благоговение, королева внушала не только уважение, но и трепет. В этот момент он понял всю значимость предстоящего разговора и важность своего плана для будущего Англии.
«Приветствуем Ее Величество и нашу королеву!» — торжественно прозвучало в зале. Королева Елизавета кивнула, принимая приветствие.
«Здравствуйте, господа,» — начала она, её голос был твердым и уверенным. «Не будем тратить время. Я хочу вам представить, уже известного многим из вас, капитана Фрэнсиса Дрейка. Сейчас он изложит свое видение будущей экспедиции.»
Дрейк шагнул вперёд, чувствуя на себе взгляды всей залы. Он знал, что этот момент может стать поворотным в его жизни и в судьбе Англии. Собравшись с мыслями, он начал говорить, каждый его слово звучало ясно и отчётливо, отражая его уверенность и решимость.
После изложения плана и бурных дискуссий, в зале воцарилась напряжённая тишина. Все взгляды были устремлены на королеву Елизавету, которая взяла своё решающее слово.
«Господа,» — начала она, её голос прозвучал уверенно и властно. «Мы внимательно выслушали капитана Дрейка и обсудили все аспекты его плана. Я вижу в его предложении не только смелость и решительность, но и глубокую стратегическую мудрость. Наши враги должны знать, что Англия не будет сидеть сложа руки, пока они накапливают богатства и силу.
«Она сделала паузу, обведя взглядом присутствующих, чтобы убедиться, что её слова находят отклик.
ЧИТАТЬ ПРОДОЛЖЕНИЕ
5. Дисциплина – первое условие победы
6. Вспомнить всё и не потерять себя
7. Место встречи — воспоминание
9. Прототип, перемещённый через эпохи
Автор:
Гавриленко Игорь Николаевич
Научный руководитель Мальцев Олег Викторович