Настоящая наука

Ограничение объекта науки эквивалентно ограничению сумасшедших
и мертвых. Точно так же, как
целый социум непоправимо заражен
тем зеркалом безумия, которое он
сам поставил перед собой, так и науке остается лишь умереть, заразившись смертью своего объекта, который является ее обратным зеркалом.
Наука якобы овладевает объектом,
но на самом деле это он проникает
в нее, в какой-то бессознательной
реверсии, давая лишь пустые и повторяющиеся ответы на пустые
и повторяющиеся вопросы.
Жан Бодрийяр, «Симулякры и симуляции»

Жан Бодрийяр совершил подвиг, противопоставив себя всей европейской академической науке. Именно она стала его еще одним серьезным объектом исследования. И Бодрийяр доказал в своих работах: современная академическая наука…— полная симуляция. Парадоксы, которые в ней возникли в определенный момент и сохранились по настоящий день, очевидны. Именно об академической науке мы и поговорим в рамках этой главы, причем в самом серьезном ее ключе. Вероятно, не всем окажутся по душе материалы этого исследования, но, как говорили мудрецы,
истина дороже. Особенностью этой части книги является то, что она иллюстрирована большим числом первоисточников, подтверждающих идеи и выводы Бодрийяра в рамках моего исследования его философии.
Необходимо сказать, что эта глава лишь с определенного момента раскрывает философию Бодрийяра, его взгляд на науку. До этого—речь идет исключительно о моей точке зрения, как доктора философии, и о плодах моей дидактический работы с архивами и документами из ведущих библиотек Европы.

История науки никому не известна. Да-да, кто бы не занимался исследованием этого вопроса в разные периоды, в полном объеме истории науки не знает никто. Безусловно, большинству ученых, вероятно, неплохо известна история науки в период XIX–XX веков, но то, что предшествовало этому историческому периоду—покрыто мраком неизвестности. То есть, по сути, никто не знает какой была наука до начала XIX века — что называется, терра инкогнита. Но факт в том, что наука эта сохранилась. Она осталась в документах, в книгах, в объяснениях.

Если двигаться в глубину веков, можно дойти до определенной точки, где наука предстает в том виде, в котором сегодня даже сложно себе представить. Так, если выйти на рубеж XIV–XV веков, будет понятно: люди того времени воспринимали некоторые вещи и явления несколько иначе, нежели сегодня считаем мы. Подходили они к науке также по-другому, нежели к ней подходит современное академическое общество. По сути, в XIV–XV веках представление о науке было следующим: существует некая сила, которая строит этот мир. Называть ее можно как угодно (это личное дело человека, как он ее воспринимает), но ученые в тот период считали, что сама по себе такая сила существует. И работа Экспедиционного Корпуса, который я возглавляю, в европейских экспедициях, в Мексике, в США и в других частях мира подтверждает: даже там сегодня видны сохранившиеся остатки такого восприятия науки.

Во-первых, чего желали древние в этом плане — научиться взаимодействовать с указанной силой. Соответственно, из взаимодействия с этой силой выводились все законы мироздания и последствия в этом мире. Почему так? Дело в том, что эта сила сильнее всех остальных сил, поэтому ей противостоять очень сложно, практически невозможно.

Во-вторых, это субстанция. Древние считали, что у мира существует некая субстанциальная составляющая, которая стоит над наукой, над пониманием человека, поскольку «наука» — это уже некое понимание человеком того, что происходит. Все остальное — описание, попытка обосновывать, доказывать — уже является делом рук человеческих. Они считали, что субстанция эта существует, и все уже давным-давно обоснованно. Но то, как мы это понимаем, становится понятным со временем.

Еще в 1930-х годах советским ученым, академиком Г.С. Поповым было выведено, что наука строилась вокруг ключевого навыка, объясняя, как реализовывать, приобретать ключевой навык эпохи и навыки, сопутствующие ключевому навыку. Академик Попов считал, что это объяснение—уже на уровне определенного понимания такой субстанции, с учетом этой силы миропостроения, с учетом ее особенностей, законов, и вообще того, что происходит и от нас в этом мире не зависит.

Также древние считали еще в XIV–XV веках, что «геометрия» либо взаимодействует с этой силой, либо не взаимодействует. То есть сила — величина постоянная, она все время есть. Но удастся ли воспользоваться этой силой или не удастся — зависит от геометрии. Есть геометрические функции, которые работают с этой силой. Таким образом, как только возникает подобная геометрическая функция, на нее сразу «подается» эта сила. Но есть и геометрии, которые не взаимодействуют с силой. Тогда в мире возникают «пустоты». Понять это достаточно просто. Например, люди сидят в комнате, и на них, следовательно, подается эта сила, потому что геометрия человека соответствует требованиям этой силы. Но между людьми находится «пустота»: внутри пусто, геометрии нет, поэтому здесь и силы никакой нет, она не подается на пустоту. Но если в какой-то момент кто-то из этих людей представит себе геометрический куб, то сила одновременно станет подаваться и на этот куб—да, только от того, что человек применил свое воображение и мысленно построил здесь геометрический куб. То есть достаточно «выдумать» куб как геометрию, и он станет участником этой системы. Его задействует сила миропостроения. Именно поэтому древние выводили «геометрию» как элемент силового компонента силы миропостроения.

Древние считали, что человек, по сути, ничего не изобретает. Безусловно, он участвует в процессе изобретения чего либо, но выглядит это следующим образом: человек либо адаптирует свои элементы (элементы своего строения) в жизни, либо использует элементы мировой памяти для создания чего-то нового. Например, мобильный телефон: он является некой компиляцией счетно-решающей машины и памяти (то есть, взаимодействия разума и памяти), а по сути, телефон— это протез разума и памяти человека. Таким образом, человек либо протезирует свои функции, либо берет неизвестные компоненты из мировой памяти, комбинирует их между собой (синтезирует или дорабатывает), и в результате получается некая штука. Древние считали, что научно это выглядит так.
Помимо этого, также считалось, что все вещи имеют 2 стороны медали—военную и гражданскую. И любая гражданская вещь в любой момент может стать военной, а любая военная—гражданской. И это наглядно видно и сегодня. Например, мобильная связь сначала появилась у военных, а уже затем стала достоянием гражданских. Или спальные мешки, которые изначально изобрели для военных, но впоследствии они стали достоянием гражданских (туристов, альпинистов, путешественников). Таким образом, видно, что ничего особо не меняется: как древние считали ранее, так происходит даже сейчас. Но современная наука это все игнорирует.
Касательно определенных сооружений культового характера, зданий и домов, целых городов и прочего, современные ученые — наши соотечественники и зарубежные — считают, что у любого изделия существует исключительно полезная нагрузка. Но так не считали древние. Считалось, что любая вещь (шпага, нож, клинок, храм и так далее) — имели огромное количество функций, которые следует рассмотреть. Этих функций много, но рассмотрим лишь некоторые из них:
1) культурно-эстетическая функция;
Изделие должно быть красивым, быть необычным, штучным. Так считали древние.
2) символическая функция;
Изделие (объект) являлось символом, несло символическую функцию. Например, меч был символом европейского рыцарства. И если убрать меч, то в полном объеме исчезнет европейское рыцарство. То есть уберите символ «меч», и сразу же уйдет целая эпоха.
3) силовая функция;
4) солидарная функция.
Это значит, что меч объединял людей и рыцарей между собой, делая их рыцарством. То есть не одним человеком, а множеством.
5) идейная функция;

Объект порождал необходимость идей (при его использовании). При этом, каждый человек пытался адаптировать его под себя, под свою психофизиологию, под свои представления о мире и так далее.
6) содержал тайну;
Меч содержал тайну хлеба насущного. Еще одним примером этого является фрагмент из советского кинофильма «Белое солнце пустыни», где один из главных героев, Абдула, говорит: «Садись на коня и возьми сам, что хочешь, если ты храбрый и сильный…». Безусловно, для этого необходимо было виртуозно владеть оружием. Тайна владения им и есть, в данном случае, тайна хлеба насущного. Возьмем компьютер: он тоже является неким предметом, у которого есть тайна хлеба насущного. Кто-то умеет с помощью компьютера деньги зарабатывать, а кто-то не может. В этом и есть тайна хлеба насущного.
7) содержал тайну победы и поражения до начала событий;
Ярким примером этого являются слова одного из величайших фехтовальщиков в истории Японии Миямото Мусаси о том, что мастер побеждает, не вынимая клинка из ножен. Это дает представление о древней науке.
Это лишь небольшое количество функций, описанных в качестве иллюстративного примера. И они касались любого изделия, любого храма, любого здания. Наглядным примером тому является старая часть Одессы, построенная итальянскими и немецкими архитекторами еще в XVIII веке: все дома, все строения, все храмы несли эти функции.
Необходимо отметить, что работая в экспедициях на территории современной Европы, Экспедиционный Корпус нашел огромное количество доказательств того, что техническая мощь европейской цивилизации до определенного момента была таковой, что она могла, по сравнению с нынешним уровнем, «творить чудеса». Мы живем в цивилизованном мире? Но люди, жившие задолго до нас, вероятно, смеялись бы над этим. Ибо они обитали в величественных замках, стоящих порой высоко в горах, невообразимых по сегодняшним меркам. А цивилизованный современник наш очень-очень нередко проживает в клетке, облагорожено именуемой квартирой. Таким образом, возникает вполне закономерный, хотя и странный вопрос — кто цивилизованней в таком случае? Вряд ли те люди согласились бы жить в утлой квартирке…
Весьма странно и то, что сегодня «цивилизованный» мир поклоняется «нецивилизованной» Европ —так ее называют историки, когда говорят о Средних веках, аргументируя тем, что тогда люди даже читать и писать не умели… Тем не менее, все ездят в Европу, восхищаются ее архитектурой и прочим. При этом, построить что-то подобное сейчас, не говоря уже о том, чтобы сделать лучше, даже речи не идет. Наглядный пример этому — собор Фрауэнкирхе в Мюнхене, одно из самых
величественных сооружений, почитаемых и мистических явлений архитектуры средневековой Европы. Собор, точнее одну из его мачт, ремонтируют уже 4 года, и до сих пор не могут это сделать как надо… И это при современных немецких строительных технологиях! Одна мачта достигает в высоту 100 м, а их там две, и собор был построен еще в период так называемой «нецивилизованной Европы». Таким образом, наши современники— являясь, так сказать, цивилизованными людьми с точки зрения современной академической науки, поклоняются неповторимым, уникальным, восхищающим взоры «достижениям» нецивилизованной Европы

Достаточно странно, не правда ли?
Обратите внимание, верхом престижа считается учиться в старейшем университете, а вовсе не окончание новейшего университета. Хотя, по идее, новейший вроде как лучше. Новейший ведь — самый современный. И все же почему-то люди хотят учиться именно в старейшем университете… Вроде как архаично, но парадокс заключается в том, что все хотят закончить именно один из старейших университетов Европы. Тем самым, если сопоставить современную науку сегодня с той наукой, что существует уже на протяжении многих веков, то она—достаточно примитивна по сравнению с европейской древней наукой.
Для большинства людей Европа в промежутке с XIV по XVIII века—это научная фантастика. Её существование похоже на научно-фантастический роман. И сомневаться в этом сложно. Достаточно посмотреть на такой город как Венеция и другие места Европы. Существование подобного рода города, которому уже более 1000 лет, согласно официальной истории, который был сооружен на воде (до сих пор считается загадкой с помощью каких технологий был построен город) — фантастично. И Венеция постоянно привлекает к себе внимание огромного количества туристов
со всего мира, ежедневно, ежегодно. Точно также, огромное количество туристов приезжает и на Юг Италии, и в Рим, в Германию, в Австрию, во Францию и так далее. Вся Европа пронизана уникальными достижениями «дремучей» цивилизации и «дремучей» науки, как ее называют современные ученые. И так как большинство наших ученых не интересуются наукой этого периода—с XIV по XVIII века—а интересуются наукой современной, то, безусловно, подавляющему большинству из них неизвестны те научные работы, которые были написаны тогда.

Достаточно изучить книги, написанные в период существования двух последних Империй, например Священной Испанской империи, и сразу будет ясно, какого уровня образования были те люди. Один из примеров — трактат, написанный командором ордена Иисуса Христа по имени Иеронимо Санчес де Карранза — «Философия оружия» (опубликован в 1582 г.). Это шедевр научного творчества на стыке 9 наук: начиная от Евклидовой геометрии и заканчивая психологией.

Труд, написанный последователем Карранзы, испанским дворянином, мастером фехтования Луисом Пачеко де Нарваэсом «О величии меча» (1605 г.)—не менее потрясающая книга, которая описывает, в том числе и достижения техники на рубеже XVI века. Например, там описан летающий кран:

«Давайте рассмотрим здание с тем, что сказано есть здание, на которое подъемный кран поднимает высоко камень, как он становится всё меньше и меньше—чем выше он поднимается вверх, мы видим очевидное сопротивление при подъёме, потому что он отрывается и принуждается агрессивным движением от своего центра естественного местоположения…»

Как я уже отметил, работы, которые проводила та цивилизация, жившая с XIV по XVIII век, даже при нашей современной тяжелой технике: строительство замков, строительство городов, разработка скальных пород и прочие вещи, то, что сооружалось в тот период—все это сделать сейчас не представляется возможным.
Существует огромное количество доказательств, собранных Экспедиционным корпусом, которые говорят о том, что у нас таких механизмов и орудий просто нет. К примеру, строились замки, которые не имеют входа. То есть, замок стоит на горе, и к нему нет никакого подъезда, и попасть в него можно только по воздуху…

Один из таких замков стоит в провинции Тироль в Австрии—Тирольский замок. И когда я

спрашивал, находясь рядом с этим замком, как в него попадали люди—никто не мог ответить на
этот вопрос.

Обратим внимание также и на то, что, по всей видимости, до меня в наше время подобные

вопросы никто не задавал. Почему? Ведь вопросы эти возникают… ну, если не при первом, то уже наверняка при втором-третьем взгляде на эту архитектуру. Сейчас, само собой, туда поднимаются на лифте—сооруженном уже в ХХ веке. Но ведь попадали туда люди задолго до того, как лифты появились на свет и стали делом обыденным. По сути, в этом замке даже подъемные механизмы не были предусмотрены.
Таким образом, Экспедиционный Корпус на протяжении 5 лет изучал историю Европы. Неизвестную её историю. Были проведены серьезные исследования—в том числе и в области машин и механизмов. И на основании найденных артефактов и источников, сохранившихся в библиотеках Европы, была выведена гипотеза того, как выглядели некоторые приспособления, машины и неизвестные доселе технологии в Европе. У криминалистов есть такая форма работы, как воспроизводство событий на месте происшествия или картины совершенного преступления. Так, наши специалисты из НИИ Криминалистики вместе с художниками на основании материалов, полученными за 5 лет работы и находящимися в нашем распоряжении, попытались
восстановить внешний вид тех машин, которыми пользовались древние:

Возможно, это вызовет у некоторых читателей некий скепсис. Мол, сие — из жанра научной фантастики. Что же, может быть—это и имеет некоторое отношение к фантастике, но всё не так просто. Великие говорили, что «всё постигается через демонстрацию». И что может быть ярче и убедительнее, чем сами иллюстрации древних учебников, запечатлевшие оборудование, которое существовало в XIV–XV веке, и сохранилось в Европе по настоящий день. Речь —о древних трактатах Флоренции, найденных в Британском музее. Вот фрагмент учебника по строительству неких объектов. И, конечно, назначение этих объектов не всегда известно и понятно обывателю:

Автором учебника является один из выдающихся военных инженеров, архитектор, художник Франческо ди Джорджо Мартини (1439–1501), который, по сути, консультировал всю Европу по строительству объектов. Он написал учебник «Трактат гражданской и военной архитектуры», который, исходя из иллюстраций, является не просто учебником, а пособием для тех, кому судьба—и строить, и уничтожать крепости, и проникать в них.

Примеры того, как разрушать эти объекты:

Как видно из этих рисунков, везде присутствует специальная геометрическая составляющая. То есть, все объекты имеют специальную геометрию (ту, чтосогласно знанию древних ученых, принимает божественную силу, являясь резонаторами
этой божественной силы).
Подобного рода иллюстрированные учебники XV века
показывают — как строились и функционировали замки, которые до настоящего времени сохранились и стоят в Европе уже столько веков в целости и сохранности, на высоченных обрывах скал.

Примеры используемых механизмов:

Было открыто и то, что эти машины становились культом. Да, именно так: они были культовые. Этим машинам делали памятники в камне (по сути, их даже обожествляли):

Примеры машин, которые устанавливают колонны. Машины, которые решают определённые задачи, перемещают, поднимают и опускают груз… Все построено на физике, в некоем смысле. И, важно то, что сегодня ничего не поменялось. То есть впечатление таково, что механизмы эти просто скопированы: вот перед нами станки и прочие объекты, а современная инженерия, по сути, ничего принципиально нового не придумала. Это все уже существовало задолго до современной академической науки и ее «достижений».
Есть еще один важный момент, о котором необходимо сказать. Сопоставьте и вы изображения машин и механизмов из учебника XV века с теми рисунками техники, которые были воссозданы нами на основании найденных артефактов и документов из библиотек Европы за 5 лет. И совершенно четко увидите: эти крепости «скручены» из элементов тех машин, которые мы нарисовали. Сопоставьте несколько иллюстраций между собой. Все эти объекты, сохраненные до настоящего времени в Европе (замки и т.д.)—являются продукцией в геометрическом объеме элементов тех машин, которые мы вывели и нарисовали, используя криминалистические методики. Все механизмы, которые показаны в учебнике, являются элементами тех машин, которые мы вам продемонстрировали. Просто—в разобранном виде, всего на всего, что является лишь некой формой деградации. То есть сначала были машины, выведенные криминалистическим методом; затем люди деградировали, и начали строить крепости не при помощи машин, а уже в виде этих машин, используя их элементы как геометрию…

И, вероятно, эти машины работали как раз на той силе, о которой говорили древние—за счёт геометрии объектов и тех редукторов, распределителей, которые силу распределяли на механизмы этих машин. Кто-то может сказать, что это не научно, что это научная фантастика… Но хочу напомнить, что еще не так давно Никола Тесла катался на автомобиле… без бензина. Он ездил на автомобиле по Буффало (США) целую неделю, используя внешнюю энергию для приведения в работу двигателя автомобиля. Этот случай известен мировой науке. Но объяснить, как это было возможно—никто не может. Тайна этого «эксперимента» Теслы ушла вместе с ним. Но факт остается фактом, что даже совсем недавно, в 1931 году — начало ХХ века (!), Никола Тесла показывал, что это возможно. Поэтому, существование подобного рода машин—не просто научно, а крайне научно.

Приведу лишь несколько вариантов описания этого случая в истории и науке: «В 1931 году Никола Тесла снял бензиновый двигатель с нового автомобиля фирмы Pierce-Arrow и заменил его электромоторомпеременного тока, мощностью 80 л.с., без каких бы то ни было известных внешних источников питания. В местном радиомагазине он купил 12 электронных ламп, немного проводов, разномастных резисторов и собрал всё это в коробочку длиной 60 см, 30 см и высотой 15 см. Укрепив коробочку сзади за сиденьем водителя, он выдвинул стержни и возвестил «Теперь у нас есть энергия!». После этого он ездил на машине неделю, гоняя её на скоростях до 150 км/ч. Таким образом, на глазах изумленной публики Никола Тесла ездил на автомобиле, снабженномэлектродвигателемсобственной конструкции, который получал электроэнергиюиз таинственного внешнего источника, и в неограниченных количествах. Однако пресса стала очернять Теслу в связи с чёрной магией, что ученому крайне не понравилось. Он снял с машины таинственную коробочку и возвратился в свою лабораторию в Нью-Йорке. Тайна его источника энергии умерла вместе с ним (фрагмент научного доклада с 8 международной научно-практической конференции «Новые технологии и материалы легкой промышленности», которая проходила в мае 2012 года)».

«…Рассказывает двоюродный племянник Теслы господин Петер Саво: «Однажды дядя неожиданно попросил меня сопроводить его в длительной поездке на поезде в Буффало. По пути я попытался расспрашивать его о целях поездки, но он отказался рассказывать что-либо заранее. Мы подъехали к небольшому гаражу, дядя пошел прямо к машине, открыл крышку капота и начал вносить изменения в конструкциюдвигателя. Вместо бензинового двигателя намашине уже был установлен электродвигатель. По размерамон был немного более 3 футов в длину и чуть больше 2 футов в диаметре. От двигателя тянулись два очень толстых кабеля, которые соединялись приборной панелью. Кроме того, имелась аккумуляторная батарея—обычная, на 12 вольт. Двигатель был номиналом в 80 лошадиных сил. Максимальная частота вращения ротора была заявлена в 30 оборотов в секунду. Сзади автомобиля был укреплен стержень антенныдлиной в 6 футов. Тесла перешел к кабине и начал вносить изменения в «приемник энергии», который был встроен прямо в приборнуюпанель. Приемник, не крупнее настольного коротковолнового радио, содержал 12 специальных ламп, которые Тесла принес с собой. Прибор, вмонтированный в приборнуюпанель, был не больше по размеру, чемкоротковолновый приемник. Тесла построил приемник в своем гостиничном номере; прибор был 2 фута в длину, почти фут в ширину и 1/2 фута в высоту. Вместе мы установили лампы в гнезда, Тесла нажал 2 контактных стержня и сообщил, что теперь есть энергия. Дядя вручил мне ключ зажигания и сказал, чтобы я запускал мотор, что я и сделал. Я нажал на акселератор, и автомобиль немедленно двинулся.

Мы могли бы проехать на этом транспортномсредстве без всякого топлива неопределенно большое расстояние. Мы проехали 50 миль по городу и потом выехали в сельскуюместность. Автомобиль был проверен на скоростях 90 миль в час (спидометр был рассчитан на 120 миль в час). Через некоторое время, когда мы удалились от города, Тесла заговорил. По поводу источника энергии он упоминал «таинственное излучение, которое исходит из эфира». Маленький прибор, очевидно, был приспособлен для собирания этой энергии. Тесла и я оставили автомобиль в этом сарае, забрали все 12 ламп, ключ зажигания и отбыли. Однако в ответ на мои дальнейшие настойчивые расспросы Тесла сделался раздраженным. Что не случайно—озабоченный безопасностью своей разработки, Тесла проводил все испытания втайне… (Фрагмент из книги «Никола Тесла: ложь и правда о великом изобретателе»)» .

Недельный эксперимент Теслы еще раз доказывает и подтверждает, что ещё совсем недавно Никола Тесла демонстрировал подобного рода возможности науки древней.
При серьезном изучении исторических документов даже XIX века, очень четко прослеживается «высший пилотаж» науки в Европе. К примеру, трактат «Наука фехтования» итальянского мастера фехтования Бласко Флорио, был издан в Катании в 1844-м году. Это потрясающая докторская работа, написанная задолго до появления современной науки (еще в середине XIX века), тогда как,
скажем, психология—такой, какой мы ее знаем—возникла, условно говоря, уже в ХХ веке. Еще раньше, в XVI веке испанский дворянин, командор ордена Иисуса Христа Иеронимо Санчес де Карранза дал все психологические выкладки в своих документах и трудах. И уже помянутый Бласко Флорио говорил о существовании психологии, просто тогда в университете она называлась несколько иначе—наука о мистике и рационализме. Да, именно так называлась психология в те времена. И она, как наука, ни из ничего не возникла и никуда не исчезала на протяжении всех этих веков, а просто называлась иначе.
По сути, современная наука является лишь подобием той, которая существовала еще в XIV–XVIII веках в Европе, и которая впоследствии пошла очень странным «математическим» путем, не позволяющим ей выйти за рамки математики. А то и за рамки теоретической механики и физики, теории машин и механизмов, теоретической механики и так далее. Учитывая эти примеры научных достижений более, чем пятисотлетней давности, можно сказать: на лицо лишь деградация человечества. Потому что машины существовали задолго до этого и были они рабочими (то есть, использовались при строительстве на территории всей Европы). Безусловно, можно выдвигать дальнейшие гипотезы о том, как они были устроены, откуда они, и так далее, но факт остаётся фактом. Сначала были машины, которые нам удалось восстановить и нарисовать, используя криминалистические и криминологические методики. Потом появились другие машины, которые являлись проекцией предыдущих, но уже их статической проекцией (как элементы машин и механизмов, в виде архитектуры, крепостей и разных сооружений, найденных на гравюрах и рисунках в архивах библиотек Европы). Затем происходило все большее и большее упрощение, то есть ухудшение. В 1830 году в Европе произошла Буржуазная революция, начало появления общества потребления, и продолжение деградации—до сегодняшнего состояния. И этому немало способствовали современная наука и система воспитания. Но, на данный момент наблюдается постепенное восстановление науки. Уже ведутся исследования на стыке наук, а это говорит о том, что пошла обратная сборка науки в единую систему. Ученый не может быть специалистом в одной науке, иначе— какой же он тогда учёный… Учёный— это человек, который много знает и может оперировать данными на стыке наук (что делал Иеронимо де Карранза еще в XVI веке, Бласко Флорио в XIX веке, что делали другие выдающиеся мыслители того или иного времени).

Еще одна иллюстрация этого—крайне интересный тезис в одной из научных работ ХVIII века, автор которой неизвестен: «Изменение назначения строения сохраняет силу объекта, при этом может потерять его функционал». То есть, если люди построили крепость, а затем превратили ее в храм, то сила объекта сохраняется, но вот его функции могут быть изменены или утеряны.
Обратите внимание на очень странный культ машин, который ранее я никогда прежде не видел. Но то, что он существовал — это факт. Экспедиционный корпус нашел изображения машин на фресках, гербах и так далее, что достаточно иллюстративно представлено в этой главе. То есть те машины считались культовыми. Можно предположить, что были некие люди, которые обожествляли эти машины. Следовательно, были и те, кто не могли пользоваться этими машинами, и на которых они наводили страх. В таком случае уже можно поделить людей на два типа: на тех, кому принадлежали машины, и тех, кто поклонялся этим машинам.
Еще одно странное совпадение. Пророк Иезекииль, единственный из великих пророков, кто, согласно преданию, видел Бога и описал его в «Книге пророка Иезекииля»,— исходя из его комментариев, описывает машину, которую я условно назвал «базовая станция». По сути, пророк Иезекииль просто описывает базовую станцию, увиденную им, которую он назвал Богом:

«…И увидел я: вот бурный ветер пришел с севера, облако огромное и огонь пылающий, и сияние вокруг него (облака), и как бы хашмаль (сверкание)—изнутри огня. И внутри него—подобие четырех живых существ, и вид их подобен человеку (со стороны, обращенной к пророку). И четыре лица у каждого, и четыре крыла у каждого из них. И ноги их—ноги прямые, и ступни ног их, как ступни ног тельца, и сверкают, словно блестящая медь. И руки человеческие под крыльями их с четырех сторон их, и лица и крылья—у (всех) четырех. Крылья их соприкасались друг с другом; не оборачивались они в шествии своем; каждый шел в направлении лица своего. И образ лиц их—лицо человека, и лицо льва—справа у (каждого из) четырех, и лицо быка—слева у (каждого из) четырех, и лицо орла у (каждого из) четырех. И (таковы) лица их. И крылья их разделены сверху, и два (крыла) соприкасаются у одного и другого, а два—покрывают тела их. И каждый шел в направлении лица своего; туда, куда возникнет желание идти, туда шли; в шествии своемне оборачивались. И образ живых существ этих подобен огненным углям пылающим, подобен факелам; он (огонь) блуждает меж живых существ этих, и сияние у огня, и молния исходит из огня. И живые существа эти двигались вперед и назад, как вспышки молний. И я увидел живые существа эти, и вот одно колесо внизу у (каждого из) живых существ этих для четырех лиц его. Вид колес этих и свойства их, словно у драгоценного камня, и образ один у всех четырех; вид их и свойства их таковы, будто одно колесо внутри другого. В направлении каждой из четырех сторон своих шли они и не оборачивались в шествии своем. А ободья их—и высоки они и ужасны, и ободья эти кругом полны глаз у всех четырех. И когда шли живые существа эти, двигались колеса подле них, а когда поднимались живые существа эти снизу (вверх), поднимались и колеса. Куда возникнет желание, туда и шли они, куда бы ни (повлекло их) желание идти; и колеса поднимались подле них, ибо дух живых существ (был) в колесах. Когда те шли—шли (и) эти, и когда те стояли—стояли (и) эти, и когда те поднимались—соответственно снизу (вверх) поднимались колеса, ибо дух живых существ (был) в колесах. И над головами живых существ этих—подобие небосвода, словно ужасающий лед, простертый над головами их сверху. И под сводом этим крылья их, простертые от одного к другому; у одного два (крыла) покрывали, и у другого два (крыла) покрывали тело его (так у каждого из четырех). И слышал я, когда они шли, шум крыльев их, как бы шум многих вод, как голос Всемогущего, рев, подобный шуму стана; (а) когда они останавливались, опускали крылья свои. И раздавался голос над сводом, который над головами их, когда они останавливались, опустив крылья свои. Над сводом же, который над головами их,—образ престола, подобным камню Сапфиру, и над образом этого престола—образ, подобный человеку, на нем сверху. И увидел я как бы хашмаль (сверкание) с обрамлением, подобнымогню, вокруг него—от вида чресл его и вверх; и от вида чресл его и вниз я видел подобие огня и сияние вокруг него… (Фрагмент из «Книги пророка Иезекииля»)».

Так как кроме пророка Иезекииля Бога никто не видел (Моисей — согласно библейским преданиям — только слышал его голос, фактически разговаривая с горящим кустом), у нас Бог и остался изображенным в виде «базовой станции». Но «базовая станция» — это не Бог, а некий «менеджер», который распределяет, руководит работой других машин (всего лишь заранее введённая управленческая кибернетическая программа). А Боги, наверное, те, кто являются владельцами этой «базовой станции». Но их никто не знает. Ведь пророк Иезекииль видел «базовую станцию» и описал её достаточно точно. И он просто описывает «базовую станцию». Уже потом, после того как вывели и нарисовали машины, путем их сопоставления и поиска подтверждений в разных документах мы пришли к выводу, что пророк Иезекииль всего лишь описывал «базовую станцию».
Бог выглядит несколько не так. Но никто не описывает культ машин в Европе. При том, что изображение одной из таких машин — транспортника, было найдено Экспедиционным Корпусом на Юге Италии, в одном из древних храмов небольшого горного городка Джераче (как и изображения машин, найденные на фресках в Германии, на рыцарском гербе, и многое другое). Итак, в Европе существовал культ машин. Его никто не описывает, им никто не занимается, и никогда в жизни никто об этом не упоминает. Хотя старинные изображения на фресках,
в камне сохранились, на библиотечных полках возлежат научные труды XIV–XVIII веков. Экспедиционным корпусом сделано большое количество фотографий в рамках многочисленных экспедиций по исследованию неизвестной истории и технологий Европы (на сегодня такие изображения уже найдены на юге и на севере Италии, в Германии).

И это — факты, которые сегодня существуют. Их можно увидеть собственными глазами. Но никто не обращает внимания на то, что в Европе существовал культ машин, и даже не описывает его ни в одной исторической сводке, ни в одной истории… культ Бога описан, а вот культ машин не описывает никто.

И на этом фоне цитата из научно-фантастического произведения Аркадия и Бориса Стругацких «Попытка к бегству»—«пока не исчезнут машины…», которое написано совсем недавно, звучит:
«…— Ваша судьба будет легка. Великому и могучему Утесу нужны люди, умеющие двигать машины. Ибо будет же наконец война за земли, которые ему принадлежат! И тогда Великий и могучий Утес, сверкающий бой, с ногой на небе и с ногой на земле, живущий, пока не исчезнут машины…»

Изучая документы XVI–XIX веков, сразу понятно насколько велика была цивилизация, которую мы совсем не знаем. Даже Великая Испанская империя и ее наследие нам непонятно и недоступно, хотя она распалась не так давно, и много ее документов хранится на полках библиотек… Но сегодня нет профессора, который может прочитать, например, трактат «Философию оружия» (1582) и объяснить то, что там описал де Карранза. Поскольку даже первая страница этого труда для
многих станет полным тупиком. То есть, по сути, многим просто не хватает уровня интеллекта, чтобы понять, что там написано. И этот трактат впервые в мире, спустя более четырехсот лет, был переведен под моим патронажем на русский язык, и в итоге мне пришлось комментировать все его 4 части. Но для среднестатистического человека, которому дадут эту книгу для прочтения, она будет совершенно бесполезной, потому что он просто не поймет ее содержание, даже если она написана уже на русском языке. А ее написал великий Карранза, командор ордена Иисуса Христа—«простой религиозный фанатик», на стыке 9 наук еще в XVI веке.

Другая книга—труд Луиса Пачеко де Нарваэса «О величии меча» (1605)—уже проще по изложению, но все так же непроста.
В свое время, мы задавались вопросом о том, почему ранее никто не захотел перевести с испанского на русский язык эти произведения. Их пришлось переводить нам, что и было сделано. Труды эти находятся в свободном доступе в сети Интернет, чтобы каждый интересующийся мог с ними ознакомится. Выяснилось: значительному числу граждан сложно признаться самим себе в том, что у них… ну, не хватает ни искреннего интереса, ни уровня интеллекта для этого. Очень
тяжело признаться себе в чем-то подобном. Хотя бы потому, что тогда придется признаться себе и в том, что все это время вас кто-то обманывал. Например, современные «мастера» Дестрезы, которые пытаются ее преподавать, даже не будучи знакомыми с первоисточниками — трудами основателя и последователей этого направления фехтования. Тогда что за «Дестрезу» они преподают? О какой Дестрезе «повествуют» историки, оружеведы и прочие люди? Откуда у них информация, если все первоисточники пылились долгие годы на полках европейских библиотек? И это лишь один из многочисленных парадоксов этого мира. Человеку очень сложно себе признаться в том, что он на протяжении 30–40 лет обманывал людей, выдавая себя за «мастера» Дестрезы… И сейчас, когда эти книги переведены и все выложены в сети Интернет, любой может начать изучение в подлиннике трудов Карранзы, Нарваэса, других ученых. А значит, понимать и видеть разницу между правдивым и ложным.

Так вот, обратите внимание, что современная наука стала ничтожной достаточно недавно. Если посмотреть в масштабе исторического периода, это произошло где-то в пятидесятых-шестидесятых годах ХХ века. Поскольку до того времени существовала некая тайная часть науки—закрытая, и некая явная часть науки— открытая. Но они четко взаимодействовали между собой (тайная и явная часть). В шестидесятых-восьмидесятых годах, можно так сказать, произошла научная революция, когда исчезла тайная часть науки. А с распадом и исчезновением Советского Союза наука вообще исчезла как таковая.

Затем последовали тщетные попытки возродить науку в уже независимых новых государствах. А в европейских странах — переделать ее на математический лад. Так, Герд Гигеренцер (видный ученый, немецкий профессор, заслуженный ученый и деятель, психолог-когнитивист) не раз отмечает, что все эти кардинальные изменения в науке, ее «оматемачивание» началось еще со времен французской революции тридцатых годов XIX-го и закончилось к восьмидесятым годам ХХ-го века. Так, обратите внимание, что большая часть научных открытий последнего столетия была совершена в период с 1920 по 1980 года. И чем дальше от этой даты влево, тем больше открытий, а чем ближе к 1980-му году и далее ближе к современности, тем их все меньше и меньше. После 1980-го года научные открытия почему-то стали не нужны. И они, если существуют и сохранялись, то только в точных науках, а в гуманитарных—они исчезли вообще.

И когда кто-то говорит, что, например, «Бодрийяр—не Кант», то мы отвечаем: но ведь и «Кант—не Бодрийяр». Неизвестно, кем станет Жан Бодрийяр для мира. Кант, безусловно, великий философ. Он в свое время поставил на колени Европу. Но ведь Жан Бодрийяр — поставил на колени мир. Понимаю, что со мной не все ученые будут согласны. Но никто другой подобной работы, как Бодрийяр, не проделал. Спорить может тот, у кого есть альтернативный материал на эту тему. А если работ нет, тогда это не научно. Можно обсуждать только альтернативу. В силу этого, кто более великий—еще вопрос. История все рассудит.
И когда Жан Бодрийяр пишет свои труды, он, по сути, призывает к возврату к той самой науке, которая была в XIV–XVIII веках. Как отмечал Бодрийяр, он «вышел» из академической науки, перестал себя считать её частью, оставив её как объект исследования. И подверг академическую науку очень серьезному анализу. В результате его анализа получились вещи, гораздо более «жесткие», чем об этой науке пишет даже Герд Гигеренцер в своем труде «Адаптивное мышление» (Gerd Gigerenzer, «Adaptive Thinking: Rationality in the Real World (Evolution and Cognition)», Oxford University Press, 2002). В этой работе он критикует современную науку, её Байесовские модели и полное отсутствие прикладной системы использования этих данных.
Бодрийяр же говорит о том, что современная наука—это не просто симуляция, а ложь, которая воспитывает в человеке приверженность к гиперреальности. И это, по его мнению, полный беспредел. То есть, современный среднестатистический «необразованный» человек, который считает себя «королём природы и мира» (как ему рассказывают), по сути, абсолютная «ничтожность» в этом мире, и может выжить только в обществе потребления. Жить без этого общества он не способен. Он раб этого общества. И всё потому, что исчез Бог, исчезла культура, исчезло еще очень много всего… И такая работа Жана Бодрийяра как книга «Гипсовый ангел» (1978) очень ярко это показывает (так же, как и другой его труд—«Исчезновение культуры»). У нас исчезла культура, исчезла вера, исчезла наука — исчезло все. И осталось… симулятивное общество потребления, которое состоит из огромного количества симуляций (как симбиоз симуляций).

И даже та наука, которая сегодня сохранилась в этом «обрезанном» состоянии, даже она перестает интересовать потребителя. То есть сегодня скорости в мире увеличились, сокращается время обучения, упрощаются программы. И всё это потому, что большинство людей стало не способно за отведенное время освоить эти программы. По сути, если раньше человек учился в университете 5 лет и за это время осваивал определенный блок материалов, то сегодня современному человеку для освоения такого же объема информации необходимо учиться в университете уже 10 лет. Как казала одна из моих знакомых профессоров: «если раньше человек был способен выучить 4 листа текста и рассказать его на семинаре, то сегодня ситуация такова, что его нужно учить прочитать на семинаре 4 листа текста». То есть он не может прочитать даже четыре страницы! А уровень интеллекта абитуриентов ВУЗов упал настолько, что они не способны ни на какие анализы, вычисления и выводы — они могут только повторять. И даже повторяют многие из них плохо. При этом, мы говорим о людях с высшим образованием! Что же тогда говорить о тех, кто не имеет никакого образования… Как говорит Бодрийяр, они стали всего лишь «придатком к компьютерной системе». Эти люди—для компьютеров, а не компьютеры для них:

«Высокотехничная машина—это открытая структура, и, взятые как целое, такие открытые машины предполагают наличие человека, своего живого организатора и интерпретатора. Но если на уровне высокой технологии указанная тенденция опровергается, то на практике именно она по-прежнему ориентирует вещи в сторону опасной абстрактности. Автоматика здесь безраздельно господствует, и ее фасцинация так сильна именно потому, что не носит рационально-технического характера… (Жан Бодрийяр, «Система вещей»)».

По сути, они всего лишь потребители того, что по ту сторону экрана. А современная наука, как я говорил вначале, не заинтересована в каких-либо изменениях, которые бы могли произойти в понимании того, какой должна быть наука.
По сути, наука сегодня «обрезана», а методологию науки в большинстве своем знают плохо, а точнее не знают вовсе. Методология науки— это то, как что-то становится научным; как организовываются исследования; что является научным, а что — ненаучно. Откуда вообще берется наука; ее подходы, принципы и, безусловно, споры между собой ученых о научных концепциях? Как, по сути, человек становится ученым; что такое—ученый? Каким аппаратом вооружен этот человек и почему он использует именно тот или иной аппарат? Конкретно: почему какие-то подходы и принципы считает научными, а какие-то—ненаучными? И методология науки состоит не только из разделов, но и из целых отдельных курсов, где самым главным, «сердцем» науки являются установки в науке, потому что именно установка и определяет—что такое наука.

Само слово «установка» уже говорит о многом. Это, безусловно, искусственный фактор. По сути, кто-то что-то «установил». Соответственно, «правдой здесь даже не пахнет», нет никакого поиска истины — здесь речь идет исключительно об установках… в науке. Например, в Советском Союзе коммунистическая партия издала распоряжение о том, что генетика—это враждебно-буржуазная наука. Это установка. Её реализация в стране вышла далеко за пределы науки — попросту говоря, за генетику—«Продажную девку империализма»—исключали из партии, лишали научных званий и наград, снимали с работы. И даже сажали в тюрьму. Достаточно вспомнить судьбу советского академика Н.И. Вавилова, умершего в тюрьме. И с того исторического момента науки «Генетика» в СССР не существовало. То же касалось и науки по имени «Кибернетика», что задержало развитие этих наук в СССР—в отличие от Европы и мира, где науки эти шли в своем развитии полным ходом. Очень яркий пример установки; есть и другие примеры — установки бывали разные. Порой они намного хитрее и извращенней, чем установка «сверху» (от правительства). Работали они тогда — и сейчас работают. Именно поэтому знание установок так важно—это основа методологии науки, по сути, ее основа. Понимание тех последствий, которые влекут за собой те или иные установки. Тем самым, разобрав все типы установок, которые существуют, можно вывести модель машины науки, посмотреть, что происходило дальше, как возникла современная академическая наука, точнее то, что от нее осталось.

Первый тип установки — это культурная установка в науке. Что это за установка? Культурная установка изначально бессознательная. Например, украинская культурная установка выглядит следующим способом: все трансцендентно, поэтому учиться так, как говорят в университете, нельзя (люди не привыкли читать книги, не привыкли прислушиваться к рекомендациям экспертов — у них во дворе, на селе 42 «авторитета», и каждый из них авторитетнее другого). Говоря о непривычке к чтению книг, нужно остановиться и оглянуться: ведь такая, условно говоря, привычка имелась. И в значительном масштабе. Не очень-то и преувеличивала советская пропаганда, называя страну самой читающей в мире. В дотелевизионную и малотелевизионную эпоху граждане читали везде и всюду: в трамвае, троллейбусе, автобусе и в метро, в парках и садах. И в детсадах. На пляже. В гостиницах. Во дворах и дома. Книга считалась лучшим подарком. Книги зачитывались до дыр
и передавались из рук в руки. Читальные залы и библиотеки в целом никогда не пустовали. О школах, техникумах, училищах и ВУЗах говорить не приходится. Кому это всё мешало? Под воздействием каких-таких факторов это изменилось до степени современной воинственной «неначитанности»? Тоже ведь—существенные вопросы для современной науки.

И однако же, идём и едем дальше. Примером культурной установки является то, что все должно быть обозначено определённым способом. Например, случайно (случай, стечение обстоятельств, судьба и так далее—это пример украинской культурной установки). Но науке чужды «случаи», она не может полагаться на «судьбу» в том виде, в котором ее описывают. Чтобы располагать данными, необходимо читать книги, изучать труды, результаты Великих (нужны авторитеты). Культурная установка прямо влияет на науку. Ученые получают подобную культурную установку и тот, кто творит науку, чаще всего делает это именно с учетом той или иной культурной установки, на что надо сразу делать поправку.

Например, в США существуют совершенно четкие культурные установки, потому что США не однородны, их можно условно поделить, в известном смысле, на 2 части: у них или много образования (титулов), или много денег. Отсюда в Соединенных Штатах возникают и развиваются два простых подхода в науке.

А по сути, с научной точки зрения мы имеем дело с двумя видами фактов: американские ученые либо что-то «откопали», либо кто-то получил какую-то премию. Таким образом, культурная установка в США построена на том, что ученым надо либо добиваться общественного признания, либо добиваться некой сенсации. Американская система линейна и всегда узкоограниченная одной плоскостью (одной наукой), поскольку они считают, что у них не так много времени, и если нельзя сделать шоу, значит нужно сделать сенсацию. Как говорится, время—деньги…
Обратите внимание, что европейская культура исключает множество мнений, а американская культура настаивает на множестве. По этому же принципу устроена и Википедия: необходимо искать консенсус, договариваться, а правда это или нет — не имеет значения. Главное, что об этом в обществе существует согласие. Это совсем противоречит европейской доктрине, которая является прямо противоположной культурной американской установке, потому они никогда не находят между собой общего языка.

Европейская культурная установка выглядит следующим образом: на самом деле уважаемым людям все известно, а другим—неуважаемым—ничего неизвестно. Ну, в лучшем случае—почти ничего. И чтобы этим самым другим также стало кое-что известно, в европейской традиции существует два пути: книга и учитель (Наставник). Вся европейская система построена на этом: чтобы человек стал уважаемым, его кто-то должен учить, и тогда он станет более уважаемым человеком среди себе подобных. Так построена и норманнская (немецкая), и итальянская, и французская системы. В Европе нельзя стать ученым, не попав в общество, кузница кадров—это общество. В США также существует подобная модель—но она своеобразна: модель тайного общества. Но в США это общество политическое, а не научное. В Европе—это научное общество; из этих обществ может не выйти никаких политиков, но зато они воспитывают значительное количество ученых, бизнесменов, которые впоследствии создают благо государству.

Европа имеет богатейшую историю—как минимум 800 лет, множество библиотек, героев, достижений, включая одну из последних империй—Великую Испанскую империю (возникла с приходом Карла V). Второй была Российская империя, которая возникла несколько позже—с приходом Петра I. По сути, все, что в мире есть, это последствия этих двух империй—их науки и научных достижений. Поэтому в Европе культурный подход очень простой—все и так известно.

Посмотрим на русскую (российскую) культурную установку. Она стоит на трех позициях: 1) зачем это все нужно; 2) неохота; 3) если, кроме нас некому, то придется заниматься. Изначально у значительной части русских людей любая задача вызовет огромное недопонимание, зачем это нужно делать. Затем наступает «неохота», когда у него есть более серьезные занятия, а ему мешают их реализовывать; но когда выясняется, что кроме него это сделать больше некому — он идет и делает то, что нужно (по сути, выполняет задачу). Как когда-то говорилось: «Если не я, то
кто же!», или «Партия сказала — надо!», или «Когда страна быть прикажет героем—у нас героем становится любой!». Обратите внимание, что при таком подходе в Российской империи наука в том виде, в котором ее представляют большинство людей, существовать не могла. И это очень наглядно видно исторически, поскольку университет там появляется и налаживается только в XVIII веке, когда в Европе= уже четыреста лет как до этого уже существуют университеты. Таким образом, на Руси университет был не нужен, они не хотели этим заниматься, поскольку русская традиционная культурная установка говорит: им по определению не нужна наука. Та наука, которая появилась впоследствии в России—пришедшая (нам ее принесли). Ее не было изначально, но к власти пришли люди, которые начали понимать, что наука нужна—в том виде, в котором мы ее сегодня знаем (наука такого типа).

Важно обратить внимание, что наука науке — рознь. Вероятно, до того, как возникла такая наука, на Руси существовала какая-то другая наука, которая полностью удовлетворяла народ вплоть до появления Петра Первого на престоле. Затем была война Петра с народом, попытка переделывать многое, в том числе и науку — на европейский лад. Но хорошим это не закончилось: все хотели жить так, как они жили до этого.

Сейчас большая часть ученых ориентирована на культурную европейскую установку. Но, к примеру, украинская культурная установка к европейской культурной установке не имеет никакого отношения. У украинцев собственная культурная установка и собственная идентичность, поэтому украинский ученый действовал, действует и будет действовать с позиции собственной культурной установки. И вся его наука будет направляема этой культурной установкой.
Вторая установка—историческая научная установка. В свое время академик Мельников такую установку называл «гармошкой». Почему так? Сколько историй существует, допустим, в Украине? Даже не две и не три. История вроде бы одна, но на самом деле она не одна, потому что история Украины до революции—это одна версия истории, после революции—другая история, а после возникновения российского и украинского государства (распад СССР) возникла третья история. А если, опять-таки, остановиться-оглянуться и всмотреться—даже тот отрезок истории, который называется Советской Украиной, вовсе не так однороден. И сам состоит из отрезков, отличающихся друг от друга—бывало даже коренным образом. Как и РСФСР, как и истории всех прочих советских республик. А история независимой Украины—так ли уж цельна-едина? Сколько президентов было в каждой стране… И приход любого из них к власти—возникновение новой истории, переписывание
учебников… поэтому академик Мельников и называл эту установку «гармошкой».

Прежде всего, нужно понять, чем историческая установка отличается от культурной. Культурная установка—это вещь некого культурно-духовно-этнического порядка, это вещь, связанная с невидимыми процессами. Когда мы меряем историей, то речь идет о временном периоде. А если говорим о культуре, то речь идет о территориальности. То есть природа этой вещи временная или территориальная. Например, когда я говорю «в Украине», то речь идет о культурной установке, а когда «о XVII веке», то речь об исторической установке. Если это история— то это хронология, а если культура — это территориальность, но и в этом случае не всегда территориальность может отвечать нашим нормам. Тогда говорим в этом случае об определенном этносе. Таким образом, история всегда стоит на хронологии, личностях и событиях, а культура—на территориальности и особенностях, свойственных этой территориальности.

Первый тип исторической установки в науке— хронологический. Обратите внимание, что в Европе хронология сведена к годам и векам. Например, XVI век, XVII век. Мы так время не считаем, у нас хронология времени иная — времена правления Петра I, Екатерины II, при Ленине, при Сталине. Соответственно, у нас привязка идет к личности, и это первое отличие исторической установки в разных науках.

Вторым моментом является то, что если у нас это личностная установка (к временам правления тех или иных государей), то на Западе—это установка периодами. Есть даже такое выражение «веяние времени», «философия Нового времени» и другие. Личностная установка — это практически всегда коэффициент самодурства, коэффициент глупости правителя, но всегда есть и исключения. Например, в рамках истории Имперской России до 1917 года есть два мощных научных «просветителя»—Пётр I и Екатерина II—которые принесли европейскую науку в Российскую Империю. То есть историческая установка включает в себя несколько элементов, и самое главное—это личности в истории, которые повлияли на ход научной мысли в тот или иной период. Например, простая европейская установка говорит о том, что психологию создали Фрейд, Юнг и Сонди, поэтому они — столпы психологии и они непререкаемы. Но на самом деле это заявление ложно, так как психологическая наука существовала и до них. История психологии говорит о том, что наука сия существовала и ранее. На то есть несколько официальных документов, одним из которых является труд Бласко Флорио. В 1844 году он пишет в своем трактате о науке, которая нами сегодня считается психологией, но там она называется «наука о мистике и рационализме». У нее просто другое название, она не называется психология, но исследовательский предмет существует и в те времена.
Мало того, сегодня не существует наук, которые существовали еще в 1844. Например, такие науки как «ролевое моделирование», «норма», которые также прямо описаны у Бласко Флорио в этом трактате. Такая наука существовала, и он ее подробно описывает, но сейчас такой академической науки не существует, как и многих других. По сути, времена исключают из науки целые научные отрасли. Например, раньше астрология считалась наукой, а сегодня—не считается, теперь астрономия вместо астрологии. Но раньше и астрономия, и астрология были академическими науками, что легко проверить, открыв учебники даже XVI века.
Таким образом, веяние времени исключает целые научные отрасли из академической науки и предлагают другой перечень академических дисциплин. Проверить это можно, сопоставив академические науки XVI и XIX, XX веков. Это будут совершенно разные науки. И чем ближе к ХХ веку, тем академическая наука более склонна к теоретизации, а чем далее в глубину веков, тем она ближе к практическому прикладному ее использованию и применению.
На самом деле есть историческая причина того, почему какие-то науки выбрасываются, а другие—в определённый момент времени становятся теоретическими науками. Вся причина во власти: люди, пришедшие к власти, чаще всего люди неглупые и образованные, они прекрасно понимают, что чем меньше информации практического характера попадает в голову среднестатистическому человеку, тем меньше глупых мыслей лезет ему туда же о каких-либо свершениях. Прикладная же система всегда тяготеет к постоянным переменам, чего совершенно не нужно власти. И в этом суть исторической установки.
Какая из этих исторических установок действует на ученого, и в какой момент времени—определиться крайне сложно. Установки, как любая попытка влияния на науку, уход от фактов — это то, что делает науку ненаучной. Что создает эти погрешности? Культурная установка, историческая установка и прочие другие, которые влияют на науку, и делают ее ненаукой. По сути, любая попытка вносить культурную установку в науку мгновенно дезорганизовывает научные данные, а любая попытка включать историческую установку в научную парадигму—сразу делает это все ненаучным. А если одновременно задействованы обе установки?

Настоящие ученые—это лица беспристрастные, не имеющие национальности. Как говорил Чехов, истинная наука не может быть национальной—поскольку не бывает национальной таблицы умножения. То есть ученый—человек, не имеющий установок; он готов беспристрастно работать с фактами, подвергать сомнению все, что попадается ему на пути; исследовать все, что является непонятным, при этом— не имея никакой установки. Но, к сожалению, это слабо выполнимо, поскольку установки есть, и поправки на эти установки в науке существуют.

Третья установка — психологическая. Проблема этой установки — всегда проблема организации. Для того, чтобы понять психологическую установку в науке, нужно понять проблему организации. Слово «организация» могло бы выглядеть как обобщение, но в данном случае — это все уровни и весь диапазон организационной структуры. Например, как организован день человека? Как организована его жизнь?

Это проблема, прежде всего, организационной структуры. Дело в том, что у любого человека есть особенности его организации: у разных людей разные привычки, разное отношения к чему-либо. В связи с этим, взгляд на науку будет применен сквозь призму всех этих единовременных особенностей каждой личности. Примером психологической установки в науке является неспособность человеком поставить вопрос. Человек в таком состоянии способен только разделять чье-то мнение, которое ему понравилось, что к науке не имеет никакого отношения.

Деятельность человека и ее результаты — это зеркало его памяти. Соответственно, вся память человека в этой работе принимает непосредственное участие. Тогда на что будет влиять психологическая установка в науке? На ложь и правду в науке. Но тут важно отметить, если говорим о политической установке, то здесь присутствует намеренная тенденция. Человек здесь правды может не видеть, и не из-за того, что ему кто-то велел не видеть правду, а в силу того, что он так считает, это его мнение, его точка зрения… Но таким образом, сей «ученый» не способен комплексно посмотреть на вопрос — он что видит, то и «принимает за чистую монету». Но к науке это имеет мало какое отношение. Наука беспристрастно смотрит на вещи и понимает что правда, а что неправда. Как наука это делает? Она стоит на очень простых основах, которые и позволяют выяснить—правда это или ложь. Например, факты: есть факт—его можно обсуждать, а если факта нет, то его обсуждать не можем.

Другой пример—существование сознания у человека… Если у человека есть сознание, то его надо «предъявить». А если нет фактического предмета исследования (согласно науке сегодня), значит, этот вопрос обсуждать нельзя. А если нет предмета исследования, тогда непонятно, чем занимается сегодня ученый. Точно таким же образом возникает вопрос с психикой человека. Если у человека есть психика—ее надо показать. Поэтому современная наука психику не исследует. По сути, та психология, которая существует сегодня, исследует явления, из которых потом пытается выводить понимание так называемого устройства психологического аппарата. Именно из-за этого в психологии не исследуют психику—они исследует явления вместо этого. Следовательно, мировая модель психики выглядит следующим образом: она устроена методом явлений, а не системой психологического аппарата, который изучает. Явление есть, следовательно, его можно исследовать, а уже из этого—можно пытаться воссоздавать какой-то психологический аппарат… Но никто в настоящий момент не исследует психику, никто не исследует память, никто не исследует сознание, потому что для современной академической науки таких явлений быть не может по определению, потому что их нельзя предъявить. Как у того же Чехова, помните «Письмо к учёному соседу»: этого не может быть, потому что этого не может быть никогда. То есть, согласно психологической установке, нельзя исследовать то, чего нет в природе.

Психологическая установка в науке, по сути, сегодня стагнация. То, что ученый думает — это одно, но зеркальное отражение — что общество думает об этой науке — дает самые неожиданные результаты. Множество людей считают психологию, как науку, сегодня полностью дискредитированной именно в силу психологической установки. Психология потерпела поражение практически против каждой науки. И причиной тому является сама научная отрасль, которая чрезвычайно дискредитирована. Любая психологическая установка в науке—это залог дискредитации, и именно так науку дискредитируют при помощи авторитета (терминального прототипа).

Четвертая установка—социальная. Эта установка науки—влияние общества, в том числе религиозная установка в науке. В научных кругах появляются группы для того, чтобы устанавливать некую политику. И первично в этой политике—направление развития. Если возьмем США, там существуют определенные группы, которые говорят, как развиваться психологической науке. В основе своей социальная установка порождает конфликт. И конфликты эти длятся долгое время. Главное, они создают суету и невозможность ответить на вопрос, а любые попытки решать эти конфликты тем или иным способом встречают еще большее сопротивление.

Социальная установка развития не совпадает у разных групп. Так возникает конфликт на базе представления дальнейшего. И второй конфликт, более жесткий — это абстрактная категория, это конфликт идентификации. И в Украине это ярко видно. Конфликт идентификации— кого считать тем или иным, и по каким критериям. И нет других критериев, кроме установленных законов, но это не интересует социум. Поэтому появляются такие слова, как «псевдоученые», «псевдонаука», помогающие этим группам сомневаться в том, что этот человек — не адвокат, не ученый.

Следующий конфликт, который будет возникать в социуме—конфликт принятия. Предположим, некто совершил научное открытие. Тогда сразу можно сомневаться в том, что это—серьезное открытие. Так, существует некая группа ученых, которые будут саботировать это открытие.

Третий конфликт в социуме достаточно серьезный—требование ко времени, чаще один конфликт— статический. Что такое статический конфликт? Ничего не должно меняться. Определенным людям невыгодно, чтобы что-то поменялось, тогда их репутация, их место и положения могут предстать совершенно в ином свете. Эти люди не желают, чтобы что-то поменялось в науке, а любые попытки новых открытий и появление новых ученых встречают колоссальную истерику.

Социальная установка определяет в пятом конфликте так называемую политику. Например, современные ученые, которые занимаются такими проблемами как аутизм, ведут себя очень интересным способом: они регистрируют случаи, обобщают данные, исследуют разницу, и ожидают гения (кого-то), который решит этот вопрос.
Сама политика современной науки достаточно странная, и в разных странах мира к ней подходят по-разному. Если стоит научная проблема—ее надо решать. Да вот решать ее некому. Ученые, которые сегодня существуют, в силу предыдущих предпосылок и социальной установки не способны решить те проблемы, которые стоят перед ними.

Пятая установка—это иррациональная или политическая установка (пример ее рассматривали выше). Ее называют иррациональной, потому что она основана на идеях, а не на фактах. Идея не может быть научной, научным может быть только факт. К примеру, мои исследования в области неизвестной истории Европы, касающиеся машин и техники, в том числе и определенных исторических периодов— абсолютно научны, потому что я не исследовал никакую технику, а исследовал работу этой техники. А следы работы этих машин видны невооруженным глазом, и не только в Европе. И могу предъявить в большом количестве доказательства этого. Только за один день пребывания в европейской экспедиции, я сделал 3–4 серии фотографий, на которых явно видно 12-метровые разрезы скал пилами (работала машина, которую условно назвали Навуходоносор). И эти факты сложно опровергать, когда сделано более 10 тысяч таких фотографий. Вряд ли у кого-то есть такая же библиотека, где сделаны и собраны десятки тысяч фотографий в рамках экспедиционных исследований и научной работы. И, соответственно, на очень многих фотографиях зафиксированы следы работы этой техники, огромное количество фотографий. Поэтому я изучал работу этой техники, этих машин, а уже потом на основании работ этой техники выводились предположения, выдвигались гипотезы того, как же могла выглядеть та техника, которая делала эту работу, и оставила такие массивные следы. В том числе, опираясь на источники и найденные научные европейские документы, лежащие в библиотеках Европы: в Мадридской библиотеке, в библиотеке Гейдельберга, в Палермской библиотеке, в библиотеке города Сиена и т.д.

Иррациональная установка — это политическая установка, политика, но несколько другого порядка, чем та, которую мы воспринимаем как политику. Ученые могут инакомыслить, и это на уровне политик государства надобно пресекать. Примерами иррациональной установки в государстве есть то, что инакомыслие (не свободомыслие) жестко пресекалось, и существует огромное количество примеров того, что в Европе людей шельмовали, гноили в казематах, даже и жгли на костре за иной взгляд. В ХХ веке обходились без костров, но без ссылки, каторги и расстрела—никак. Многих отправляли в исправительно-трудовые лагеря и т.д. И первое, что определяет государство в науке: что такое «хорошо», а что—«плохо»; что можно, а что нельзя. Другим критерием является… государственный заказ. Всегда у государства существует некий государственный заказ к науке — то, что государство заказало науке, а, по сути, это ожидание государства от науки, она должна что-то делать для государства.

Шестая установка—подход «от древности к современности». Если подходить к науке от древности к современности, то мы получим 4 подхода: венецианский подход, норманнский, греческий и мировой феномен русского подхода. О чем идет речь? Дело в том, что взгляд венецианского подхода будет кардинально отличаться от всех остальных типов, а взгляд греческий будет кардинально отличается от венецианского и норманнского, норманнский тоже будет отличаться от всех, а русский феномен будет копироваться только с венецианским. Примером такой установки является то, что человек, принадлежащий к норманнскому управлению, будет иметь именно норманнскую установку, и он не будет принимать греческую науку, а греческая наука не будет принимать норманнскую науку. Между ними возникнет конфликт, спор, а венецианская наука будет на это смотреть со стороны. При этом, русская будет объяснять этим двоим, как все выглядит на самом деле (не раз было в истории, когда русская наука объясняла норманнской и греческой, что они «глубоко заблуждаются»).

Примером тому Александр Васильевич Суворов, который многократно заявлял своими подвигами и достижениями, что русская школа (русская наука) — самая сильная. И адмирал Ушаков демонстрировал это неоднократно. Поэтому были люди, которые демонстрировали все эти вещи. Гитлер и Наполеон Бонапарт, каждый в свое время, пытались науку поставить на службу своей империи и использовать ее против той имперской России, которая существовала тогда. И, при некоторых немалых успехах, все же в конечном счете все попытки были бессмысленны. Их наука никогда не побеждала русскую. Пример—Вторая мировая война и пост-военный период. И тому есть ряд причин. Моя книга «Рыцарский орден русских воров» открывает первую тайну и первую причину того, почему русская наука была так сильна и мощна. Тому есть определенные исторические и прочие причины.

Седьмая установка — это язык и наука. Проблемы языка — это всегда еще и проблемы науки. И точно можно сказать, что язык определяет границы научного познания. Вот только один пример: в русском языке есть слова «дух», «душа», «сущность», а в английском языке все эти категории определяются лишь одним словом—«спирит» («spirit»). И кроме этого слова других определений нет. И таких примеров—множество. Следовательно, все границы научного познания, все обобщения, категории — очень сложно изучать на английском языке, поскольку язык сразу определяет пределы границ научного познания. В то время, как немецкий язык, или, например, древне-испанский, содержат все эти категории, и каждой категории присуще свое конкретное определение. Поэтому, в силу того, что на сегодня существует парадигма европейской и американской наук, границы научного познания существенно сужены. Можно сказать, что и французский язык гдето шире позволяет описать те или иные явления более точно и ясно, чем другие языки, но он, тем не менее, не сравниться с немецким. Причина этому проста. Из европейских языков «научным языком» являться немецкий. И еще не так давно все русские дворяне первым делом изучали немецкий, потому что именно на немецком языке написано большинство научных трудов. Неспроста Маркс, знавший ряд европейских языков и прославившийся, как говорится, в мировом масштабе, считается немецким учёным. По этой причине многие люди сегодня не знакомы ни с трудами Липота Сонди, ни с работами других ученых, которые написаны на немецком языке (Генрих Фрилинг; Герд Гигеренцер — большинство его трудов написаны по-немецки, хотя писал он и на английском). Их сложно, а порой даже и невозможно изучать, поскольку значительная часть людей учила не немецкий, а английский язык.

Так в определенный момент очень и очень многие начали учить английский язык, а не немецкий и французский. Да, английский язык позволяет понимать других людей в различных ситуациях (во время путешествия, к примеру), но заниматься наукой—совершенно не подходит.

Восьмая установка — проблема школы. То есть, принадлежность к той или иной школе — это также установка. Соответственно, в науке это создает ограничения догмами этой школы. Например, человек принадлежит к школе Декарта, следовательно, он будет ограничен эмпиризмом Декарта. А если он принадлежит к школе Локка, то будет исповедовать только его догмы. И тем самым, приверженность к той или иной школе мешает ему быть собственно учёным, создавая определенные ограничения.

Девятая установка — временная установка. От временной установки изменяется цель науки. Например, временная территориальная установка в Германии 1930-х годов—это военная установка: все, что не военное—это плохая наука. Так, в каждый период времени у науки были свои цели и задачи. Соответственно, все, что не подпадало под эти цели и задачи, сразу становилось ненаучным. На рубеже XVI–XVII века Джордано Бруно выследили, изолировали и сожгли на костре за то, что его идеи не соответствовали территориальности и временной научной установке, а она на тот период времени была церковной. Уже тогда, а тем паче—много лет спустя идеи Джордано Бруно нашли отражение в современной науке, но на то время его деятельность была объявлена ненаучной. Подобная участь постигла и греческих философов, к примеру, Диогена, который жил в бочке. По сути, время определяет причину существования науки (зачем она). В настоящий период времени наука нужна для того, чтобы зарабатывать деньги. То есть, причиной науки являются деньги, и вся она (наука) направлена на зарабатывание этих денег. Это ключевой навык этой эпохи, в которой мы живем сейчас, поэтому все остальное—ненаучно.

Таким образом, существует как бы три ядра. Центральное ядро называется «наукой». Второе ядро —«установкой», а третье—«философией». Все, что вокруг этих ядер находится, называется «субстанцией». Наука—это ядро, то есть, очищенное от установок явление. Вокруг этого очищенного явления существует «разбавленная водой» субстанция, которая называется «установка» и этой наукой не является—это искажение науки. А обрамляет это все философия, которая является как бы «смесителем» возникновения науки из субстанции.

Устроено это следующим образом. Существуют некие «двери», через которые субстанция попадает в третье ядро и становится философской идеей. Затем она проходит горнило установок и стремится к первому ядру—науке, в котором будет очищена. Соответственно, затем наука выходит из первого ядра, но уже тогда, когда престаёт быть наукой и становится следствием установок. Она обратно возвращается к философии, где она перерабатывается на философском уровне, и опять стремится вернуться в первое ядро (науку). Но это не все. Дело в том, что у этого ядра существуют уровни — уровни науки, которые не связаны с этой машиной, и они расположены вертикально по отношению к ней. То есть уровни науки уходят как бы вертикально вверх, и наука опять становится субстанцией. Затем она через некие «ворота» обратно возвращается к первому ядру, становясь уровнями науки, и обратно уходит в субстанцию. И этот процесс происходит бесконечно.

Модель, представленная на рисунке, является «машиной науки», или «субстанциональной машиной». Так работает «машина науки», при этом работает она постоянно и бесконечно, как отдельная система, сама по себе, по собственным законам, по собственным алгоритмам, и существует испокон веков. И, если названия этих уровней могут меняться, то сама машина существует, продолжает функционировать и никогда не остановится. Такой себе, если угодно, вечный двигатель (Perpetuum Mobile)… Но взгляд человека на науку—это лишь взгляд на установки (на уровень установок науки), и он не видит всей машины науки. Поэтому взгляд на науку, по сути, это взгляд на раздел установки этой машины. А раздел установки крайне важен— он определяет: какая наука интересна в какой момент времени, какая культурная установка… Всегда можно «подобрать» науку той чистоты, которую воспринимают «массы», «молчаливое большинство»… можно «подобрать» научные данные таким образом, что большинство будет считать, что эта «обрезанная» наука и есть наука на самом деле, поскольку «массы» не будут иметь дело с чистой наукой, не будут видеть всей «машины науки». Результатом этого наука всегда будет существовать, но в некой обрезанной форме… это вопрос.

Из книги «Маэстро. Последний пророк Европы.» Мальцев О.В.